Александр Мартусенко (Краснодарский край)

Вдохновение

Здравствуй, девушка-шедевр, я так по тебе скучал! Снег-пенопласт в твоих волосах.
Вдохновение звучит как вздох, ухая, благоухая, как нутро конфетной лавки.
Дети ловят в ладони снежную крупу. Посмотри, от апельсинов их ногти стали шафранными.
Догорает строка. Ветер выхватывает слёзы из глаз прохожих и уносит прочь.

 

 

Письмо без адресата

 
И теперь, и века назад нас радуют трепетные листья: так, среди ветвей ясеня могут порой отыскаться и шум моря, и девичье щебетанье, и облако � дыханье ветра. Они все сплетаются в тугую крону над головой прохожего, который непременно опишет тебе всё это лишь для того, чтобы сказать, что любит� Л.

 

 

Многоточия

 
Площадь в батюшках. Ступени� и босые ступни по ним.
Не мною зарифмованные судьбы.

 

 

Библиотекарь

 
Женщина с волосами, как облачко пыли.
Смотрю и любуюсь � чувствую святость.

 

 

Диалогичность письма

  

1.

 
ï¿½И не мечтай�, � сказала мне.

Осень. Трепещут нервные веточки. Деревья в парке вспыхнули жёлтым. Капельки пота проступают сквозь поры, застывают смолой, и от этого делаются точки на твоём носу.

Женщина отвлекает нас от главного, но на что нам тратить время как не на женщин?  А. думает, что Чехов не приставал к девушкам. Она не может раздеться для искусства, а я делаю это каждый день�

 

 

2. Мечта

 
�Тюрьма. Куколка бабочки вцепилась в решётку�.
Есть у меня давняя мечта � вместить всю литературу в одну строку.

 

 

 

Дмитрий Ветров (Париж)

 

Воспоминания краеведа

I. Предисловие

Воспоминания краеведа. Я ведал
Ненарекаемость Бозничево, неизбывность Водяничего...
Дом стоял через луг от реки.
На лугу было много одуванчиков белых-белых.
На снегу одуванчиковом было много неба.
Ещё росли травы с неизвестными именами
И цветы: ромашки, глазки анютины и те жёлтые,
Которые, кажется, и называют лютиками.

Весной
Мой брат ветер гнался за мной по горам,
А я бежал к дому заходящего солнца.
Но заблудился в лабиринте холмов с редкими рощицами.
Стрелы ветра грачи настигли
Вместе с протяжным пением вертикальных труб.
И трава прошлой осени � ржавая и лиловая �
Зябла под тела бедового ржавым бидоном.

Школа, бетонные коробки за окном, вычерченным без ошибки.
Ветер сорвал с деревьев остатки жёлтой обивки.
До Нового Года так же далеко, как до лета.
Птицы улетают на юг.

Зима.

Гаражи на окраине � ангары бескрайнего космодрома �Земля � СолСис�.
Тусклость уравнивает звёзды и фонари.
Я ï¿½ волхв городов. Я ï¿½ владыка ночью замирающих заводов.
За кирпичным забором встречу моего бога.

Но вот узнал, что кто-то в трёх кварталах от дома
Создаёт �общего отпугивающего зверя�,
Извлекает контуры клыков-талисманов из воспоминаний о тайге
И памяти о себе самом многотысячелетней давности.

Лес бывает не только летом. Даже, когда ты не в нём � он есть,
И говорит с тобой запахом травы, облаками,
Наплывающим на книжный шкаф полумраком.
Великий луг стреноженного коня.
Так появились Смотрящие-на-воду.



II. Смотрящие-на-воду

1.
     Народ Смотрящих-на-воду обтёсывает камни и укрепляет колонны. Уши у них чуть-чуть замёрзли, потому что в эту пору под землёй много сквозняков и мало еды. Восьмое марта они не празднуют вовсе, ибо не имеют государственных праздников, да и государства, как такового. А один только Здравый Смысл. И вот Здравый Смысл подсказывает Главному Читающему, что пора укреплять колонны, потому как воздух изменился (запах, что ли, другой обозначился?), появились сквозняки и, следовательно, грядёт время Большой Воды: растает снег, потекут реки, мутная после сна вода размоет берега Великаго Моря. А уж потом, когда всё успокоится, выйдет народ, и начнётся новый сезон чтения, который продлиться до Первого Звона. Вот так.
     Народ Смотрящих-на-воду читает поверхность Великаго Моря: сличает одно за другим бесчисленные скрещения вод. В этом смысл их жизни, метод познания мира, счастье и пр., и пр. Ещё Смотрящие наблюдают за большим змеем, живущем в самой пучине, потому что тот, когда зол, может поднять великую волну и затопить города.
     Известно: есть Море и есть Берег, и первое, и непервое бесконечно, нет другого моря и других берегов. Берег уходит в скалы, бесконечные и бесплодные. Только Море может дать жизнь, потому как даже Берег без Моря � это всего лишь обрыв. Когда кто-то умирает, его возвращают Морю, это так и называется: возвращение.
    Смешно, но есть Смотрящие, которые сами выходят в Море: живые и здоровые, они отправляются искать несуществующие берега. Иногда они заплывают в другие уголки побережья, подолгу отсиживаются в камнях, молчат, глядят на огонь и пьют травяной отвар, успокаивающий разум и освобождающий душу. Если и есть другие берега, то только в отваровых снах, этих чудных зелёных снах.
           ï¿½По травам лодки плывут, лодки отваровых снов.
           Готовьте багор, ловите счастье своёï¿½
� так поют обитатели холмов.

2.
    Каждую ночь Смотрящие-на-воду выставляют дозорных. В Великом Море шевелится что-то, будто тысячи детёнышей Большого Змея высовывают свои маленькие головы. Но на самом деле нет этих детёнышей, а Змей дремлет в толще вод. Но почерневшая гладь всё же шевелится, шевелится совсем по-особому, незнакомо и страшновато.
    Давным-давно, так давно, что не припомнить, сколько поколений сменилось, их угрюмые предки плыли по этой воде грабить соседей. Кажется, воспоминания об истлевших долблёнках проплывают по тихой воде, и призраки молчаливых воинов когтистыми лапками перебирают холодные волны.
    В те далёкие времена смотрящие обращались с Великим Морем очень неосторожно. Зато теперь, чтобы добраться от валуна до валуна, смотрящие идут по земле и под землёй, но не садятся в лодки. И навещают соседей исключительно в мирных целях. Если бы смотрящие знали, что такое прогресс, они назвали бы эту перемену прогрессом. Но они обходятся без лишних слов. Всё-таки, их предки были молчаливыми воинами, плававшими по чёрным волнам.

3.
     Этот разговор � продолжение того, другого, начатого не здесь и не в этом столетии. Если выглянуть наружу, кажется, что снег это облака осыпавшиеся, как шелуха зёрен, с неба.
          �Отпадающее от отражения вод
          Белое кутает наши норы� �
так поют Смотрящие-на-воду о снеге. И всё же природу �большого белого� непросто понять тем, кто проводит зиму под землёй. Для Смотрящих снег � загадка мироздания, лежащая в паре шагов от порога. Даже бродяги (а зимой они предпочитают отсиживаться дома, не тревожить сон Великаго Моря) иногда задерживаются чуть дольше, чем нужно, чтобы вместе со всеми потолковать о тайне снега.
     Зимой Смотрящие не заняты работой. Днём они подходят к дверным щелям, и подглядывают за снегом, а вечером собираются у горячих камней, на которых печётся жёлтая трава, и спорят об увиденном.
     Порой Главный Читающий поёт своему народу снежные колыбельные:
           ï¿½и: замерзание до �
           белое небо, Белое море �
           макушек мхов�

4.
    Социология называет такое состояние регрессом, но социологии в природе не существует, так как есть Море и есть Берег. Море говорит волнами, как мы - коричневыми языками. Нет слова "регресс", но есть слово, которое значит "не направляющий взгляд на волны". Не направляющие живут глубоко под холмом, скрываясь от cмотрящих. Жизнь их в потёмках; смерть превращает их в дюны.



III. Лес

Желтые плоды застревают белыми косточками в зубах. Сплюнешь � вырастет большое дерево; на нём произрастут те, кто спустятся вниз, чтобы объяснить маленьким подземным народам значения звёзд, волн и плодов.
Дождь. Капли превращаются в чистые кристаллы соли и падают почти бесшумно на землю. Соль посеребрила твои плечи, как перхоть, как седина мотыльков. Человек спускается по лестнице твоих зрачков на землю. Смотрите: он явился! Он явил миру... Впрочем, всё остальное неважно, и солепад постепенно заносит следы. Мы возьмём бледно-жёлтое солнце и закусим текиллу.
   Дождь. Здесь произрастает каменный город. Дождь. Над каменным лесом железный лимон висит планета Меркурий ï¿½ холодная, пустая ï¿½ и сыпется-сыпется с нее серая пыль. Все уснули, в их городские сны прокрались меркурианцы железным войском, величием Дагомеи. Кудрявые волосы спадают на плечи, копья качаются в такт дыханию, небо серебрится там, куда поднимается пар из ноздрей серо-стальных коней.
   Здесь произрастает каменный город. Но скоро на круглых дисках спустятся экскаваторы с железными ковшами.
Здесь произрастает каменный город, лабиринт дней и дорог. Дороги лежат у ног моих � мёртвые девы. Родившиеся в год Красного Зайца, мы выходим считать созвездия и называть имена гор-городов. Муравьи ползут тысяченогим войском, и катятся по небу звёзды в шатрах газопылевых облаков. О облака и туманности! Вы � штандарты нашего сердца, жадного и похотливого, отбирающего у женщин их имена, а у денег � звон. Вы чисты, но мы равнялись на вас. Вы � наши счастливые незачатые дети.
   Дорога-дорога, бедная мёртвая проститутка с разорванным сердцем. Наши следы � это раны. Ничто не проходит из ниоткуда в никуда. Только звёзды катятся по небу в дымных шатрах и не ведают о муравьях. Дорога-дорога, бедная проститутка с разорванным сердцем.

   Я запомнил эту дорогу от начала до конца. Теперь в моих мыслях хозяйничает ветер. Зароет кто-нибудь маисовое зерно в землю, а я себе думаю: "У муравьёв появилось солнце!".



IV. Конец детства

Похоже, пришло время рассчитываться песком. Теперь нам причитаются шрамы и океан бесцельно потраченного времени. Впрочем, это так правильно � сажать женщин на корабли и пускать их к дальним ли ближним скалам. Мы снова станем волками, и будем помнить луну, и каждый её кратер, и каждое море, и верх будет верхом, и земля будет шипами, и будем мы вскидывать морды и выть на вырванный глаз � на наш серебряный талисман.
   Почему-то Норне угодно плести концентрические круги. Может, у неё восемь лап?
   Теперь можно разбить рефлекторы и рефракторы, да пустить Хабл под откос всех орбит. Наш единственный телескоп � это наш взгляд, полный клинков, пронзающих живую плоть неба и мира. Пусть же не будет мира во всём этом мире! Давайте пить солёный дождь слёз, сладкий дождь гемоглобина! Давайте вдыхать дым шиши, этой сладкой фруктовой шиши, пусть наши тела станут сплетениями разноцветных нитей � красных и белых червей.
   Теперь можно смело заплатить по счетам, раздать ростовщикам жёлуди, а старьёвщикам � мхи. Теперь можно плевать на землю: на лосиные тропы, асфальты и реки.
   Медное чудище не встаёт из земли, и падают-падают змеи жалящим осадком. В этой пустыне начался сезон дождей: умирайте от оспы, энцефалита и лихорадки.
   Норны сплели свою сеть. Зверь обречён. Норны покидают прядильно-швейную фабрику: Магали уезжает в отпуск, Виктория остаётся с мужем, Марина подает в отставку, Вероника решает умереть. Начальство ходит вдоль станков и делает патетические жесты.