- Похоже, она
просыпается, - сказал слепой Феликс, сын слепого Феликса и внук слепого
Феликса. � Не сегодня-завтра и проснется.
Священник
отец Гавриил, на спор плевком сбивавший с пяти метров муху, неосторожно
залетавшую
в ресторан, покачал головой.
- Легковерие,
конечно, не хуже неверия, но все же в списке смертных грехов оно на
восьмом
месте. � Отец Гавриил извлек из нагрудного кармана листочек лаврушки и
понюхал.
� Не пахнет. � И со вздохом добавил: - Красота должна прийти в мир, но
удастся
ли нам ее спасти?
- Красивая
женщина � это еще не красота, - заметил библиотекарь Иванов-Не-Тот. � И
счастье
� не выигрыш в лотерею. Если бы это было так, Богу оставалось бы только
смеяться над своими созданиями. Но Он еще никогда не смеялся. Юмор
Господа
неисповедим.
Слепец пожал
плечами. Он и сам понимал: пока что-то не изменится, никто в городке не
поверит, что Спящая Красавица Ханна, пролежавшая в подвале собора
больше
полутора веков, проснется да еще заговорит, вспомнив слова, давно
вышедшие из
употребления. Ведь солнце по-прежнему каждый день вставало где надо, и
садилось
когда положено; женщины, рождавшиеся с крыльями, как всегда, на вопрос,
почему
они не летают, отвечали: �А нам крылья не мешают�; люди забыли, что
значит бояться
смерти, и никогда не смотрели вверх, потому что голуби вот уже более
ста лет не
летали, а ходили по земле, как куры; и ни лимоны, ни лавровый лист,
которыми
теперь были завалены все магазины, не пахли ничем, - только лимонами и
лаврами�
Посетители
ресторана �Собака Павлова� вернулись к своему пиву, когда вдруг
раздался голос
старухи по прозвищу Баба Жа:
- Может,
Феликс и не врет. Он сегодня выиграл в лотерею авторучку. А со счастьем
можно и
без души прожить.
Ну, уж в
это-то поверить никто и не мог, даже если бы хотел: Баба Жа продавала
лотерейные билеты вот уже скоро сто лет, но еще никому не выпадала
удача.
Однако ветхая старуха, презиравшая удачу, но свято верившая в судьбу,
только
молча предъявила билет и выигрышную таблицу торчавшей за стойкой Вовке
Службе,
у которой, как и у ее прабабок, голова, грудь и задница были одного
размера.
- Чтоб мне
провалиться, - прошептала Вовка. � Выиграл! Кажется, у человека и
впрямь есть
душа, и пришла, наконец, очередь Господа посмеяться?
В это время и
ударил колокол с реки, когда-то возвещавший о возвращении
контрабандистов домой
и за это по приказу властей лишенный языка. И тысячи ошалевших, себе не
верящих
жителей городка бросились к пристани�
Первой учуяв
приближающийся запах лимона и лавра, Ханна всегда успевала прежде всех
к
пристани, когда хищнорылый пароход �Хайдарабад�, с шумным присвистом
плеща
плицами огромных колес, весь � порыв, весь � натиск, весь �
водокрушительная
мощь железа, с искристо-черным плащом дыма за кормой, - являлся
потрясенным
жителям городка � на носу, конечно же, капитант Борис Бох � белая
фуражка,
белый китель с золотыми вензелями и пуговицами, дерзкий, наглый, слегка
пьяный,
с обезьянкой на плече. Первый вечер он проводил в ресторане в
парусиновом
кресле, опустив огромные волосатые ноги с узкими сильными ступнями в
медный
таз, наполненный горячей водой с лимонным соком и лавровым листом,
покуривая
черную сигару, крепостью не уступавшую цианистому калию. �Чем пахнет
настоящая
жизнь? � вопрошал он. � Чем пахнут жажда жизни и слава Господня?�
�Лимоном и
лавром!� - восторженно кричали хмельные женщины. И только Ханна,
поглаживая
слепую голубку, мостившуюся на ее плече, � назло всем, конечно,
по-детски
переворачивала слова: �Морвал и мономил�. Капитан Бох накопил толику
серебряных
талеров и устал от походов по тайным водам, погонь и перестрелок с
пограничниками, и уже давно не скрывал, что желает только одного �
уплыть
навсегда с красавицей Ханной в порт Там, где мастера-стекольщики
выдувают самые
красивые в мире закаты, а мужчины прикуривают от женских улыбок.
�Россия такая
огромная страна, что будущего в ней всегда больше, чем прошлого, -
говорил он.
� А все реки � одна река. Я устал от вечности и бесконечности � я не
хочу
умирать, я хочу когда-нибудь просто умереть�.
Его желания
вскоре исполнились � почти все.
Когда одетая
в подвенечное платье Ханна прибыла на судно, от бортов до топов
украшенное
цветами и фонариками, она обнаружила Боха в кают-компании, где звучала
музыка и
пахло розами. Розы были повсюду � в вазах на столах и на консолях,
обвивали
колонны, скрещивались длинными гирляндами под потолком, - вся каюта
была
изукрашена розами белыми и желтыми, цвета чистой артериальной крови и
столетнего бордо... Капитан сидел в кресле с сигарой в руке. Гардения
алой
шапочкой пузырилась в петлице. Бокал стоял на подносе, рядом с огромной
пузатой
бутылкой. Похоже, он спал. Вытянув ноги и далеко назад закинув голову.
Сзади
что-то шевельнулось, и Ханна в ужасе обернулась. Сидевшая на рояле
обезьянка
вдруг оскалилась, спрыгнула на клавиши � там-тарарам! � и скакнула в
открытое
окно. И вдруг розы � все, сколько ни было их в каюте, в вазах и под
потолком,
стали бесшумно опадать, осыпаться. Казалось, в каюте вдруг повалил
густой снег
из лепестков роз � белых и желтых, светло-кровавых и
исчерна-бордовых... Ступая
по пышному ковру из лепестков, она вернулась к капитану и дунула ему в
лицо �
розовые лепестки разлетелись, застряв лишь в волосах и бороде. Глаза у
Боха
были выколоты. Раны прикрыты двумя серебряными талерами. Третий талер
он сжимал
зубами, как пулю.
Утверждали,
что он чем-то не угодил хозяевам. Другие говорили, что власти давно
охотились
за бесшабашным капитаном, перевозившим в ящиках с лимонами и в мешках с
лавром
оружие для бунтовщиков.
Ханна не
слушала соболезнований � она молча проследовала в подземелье древнего
собора,
где с незапамятных времен пустовал саркофаг какого-то святого, деяния
которого
памятны более Богу, чем людям, и, сбросив подвенечный наряд, легла в
гробницу.
На груди у нее примостилась голубка. Когда спохватились, выяснилось,
что девушка
уснула мертвым сном. Ее решили не трогать. Так она и пролежала почти
сто лет
под крышкой саркофага со спящей голубкой на груди. За нею ухаживали
только
слепые (ведь девушка была непорочна и нага), от которых люди и знали,
что Ханна
по-прежнему спит � не жива, не мертва. Как слепая птица у ее левой
груди.
Не сразу люди
поняли, что же случилось на самом деле, и только спустя несколько
месяцев
кто-то вдруг сказал: �Да ведь запаха нет! Мир утратил все запахи!� Так
и было,
хотя многие считали, что мир утратил только любовь.
И как ни
поливали лимоны лимонным соком, они пахли только лимонным соком, а
вовсе не
обжигающей жаждой жизни и славой Господней.
Много раз ее
пытались разбудить, но это никому так и не удалось. В конце концов с
этим
смирились. Она стала Спящей Царевной. Спящие различаются только
ландшафтом,
потому что у них нет ни прошлого, ни будущего. Она не утратила пола �
она
закрылась, как цветок. Это было чудо, и вскоре сюда пошли, как в
церковь.
Загадывали желания. Произносили какие-то заклинания � у многих
шевелились губы.
Быть может, это были вовсе и не заклинания и не молитвы, а проклятия �
их она
тоже сполна заслужила. Потому что она-то и была смыслом этого города,
всей этой
жизни, с ее редкими просветами счастья и ядовитыми змеями в колодцах,
нескончаемым трудом, за который платили гроши или вовсе не платили, с
запахом
керосинок и кошачьей мочи, с беспрестанным пьянством на свадьбах и
похоронах�Восхищение и страх - ведь она пережила все и всех. Революции
и войны,
ребятишек, умерших от скарлатины, и стариков, задохнувшихся избытком
безжизненной жизни� Люди рождались, женились, заводили детей, строили,
воевали,
а она � лежала, нет, она покоилась в саркофаге, вне времен и людей, но
без нее,
как многие понимали, не было бы ни времен, ни людей, ни даже города, а
может
быть, и мира. Она была звеном, связующим мир. Старики знали, что их
правнуки
увидят ее точно такой же, какой видели ее они, и в этом было что-то
бессмысленно-умиротворяющее: значит, есть, есть сила над временами,
незримо
пронизывающая человеческие жизни и превращающая их в общую жизнь.
Неизменная,
прекрасная, нетленная. И ï¿½ живая. Вот что было важнее важного: она была
живая.
Она спала так давно, что одно это позволяло людям надеяться на конечную
справедливость,
на последний Суд, на истину в последней инстанции, которую хранила
Спящая, и
многим было довольно одной этой мысли, и мало кому хотелось, чтобы она
вот
сейчас вдруг проснулась и сказала все, что знает, потому что все были
уверены:
ее знания не выдержит никто. Пусть лежит, свидетельствуя жизнь и
правду. Это �
для всех. А когда придет время и потрясется земля, когда матери станут
пожирать
своих детей, а отцы � убивать сыновей, когда свихнувшиеся боги с
упоением
устроят великую бойню, когда вся эта жизнь окажется на самом краю, и
дальше
идти будет некуда, - вот тогда и придут к ней миллионы и она встанет и
скажет,
и только эти отчаявшиеся миллионы примут ее правду и не умрут, а
сделают по
слову ее и установят на земле настоящую правду...
Собравшиеся на
пристани люди ждали, когда же из-за поворота появится хищнорылый
�Хайдарабад�,
давно сгнивший и погрузившийся по самые мачты в ил, и мысли их были
заняты
только одной мыслью: �Неужели наступили последние времена и она
проснется? Что
же мы скажем друг другу? И что же будет?�
� Бох умер,
пароход сгнил, красавица в гробу, - сказала Баба Жа. - Не пора ли
заняться
настоящим делом? Господи, что за народ! Впервые кто-то выиграл в
лотерею � а
они призраков встречают!
И побрела в
ресторан, чтобы стребовать выигрыш � эту чертову авторучку.
Парохода не
было, и люди молча побрели восвояси, боясь смотреть друг на друга, не
то что
разговаривать. Им было стыдно. И никто не одернул наглеца, когда тот
сказал:
- Ну
проснется � и что? Пописает наконец, выйдет замуж и станет сажать
картошку. И
жарить ее с луком и грибами, чтобы запах плыл по всей улице�
Запах!
Слепец Феликс
вдруг остановился и потянул ноздрями. Его примеру последовал и отец
Гавриил.
Они переглянулись, слепой и зрячий, и бросились к собору. За ними
побежали остальные.
Потому что все почувствовали в воздухе что-то, что когда-то называлось
запахом,
хотя никто и не понял, что это и чем это, черт возьми, пахнет�
Растолкав
людей, слепец и священник спустились в подземелье и, выдохнув, подняли
крышку
саркофага. Гробница была пуста. Только слепая голубка приветствовала
огорошенных мужчин тонким воркованием. Ханна исчезла. Как будто и не
было ее
никогда. А может, и не было? И все дело в легковерии, так часто
побуждающем
людей путать мечту с реальностью, а красоту � с красивой женщиной?
Они поднялись
наверх, и священник сухо сообщил людям о пропаже Ханны.
Феликс был
вынужден это подтвердить, предварительно поклявшись, что еще утром она
в
саркофаге была.
- Значит, уже
и слепым верить нельзя, - с грустью проговорил Иванов-Не-Тот. � Значит,
и этот
мир рухнул.
Ему пришлось
вжать голову в плечи � из подвала что-то с шумом вылетело и метнулось
над
толпой в вверх, в небо. Это была голубка, через несколько мгновений
превратившаяся в жгуче-белую точку на небе. Люди завороженно следили за
ее
полетом, пока у них не закружились головы, и только тогда все поняли,
почему
кружатся головы: от запаха, Боже мой, от запаха - в мир вернулись
запахи, и
снова мир сильнее всего пах лимоном и лавром, и пусть не прибавилось в
жизни
смысла, а Слово по-прежнему оставалось бессловесным, и красавица
исчезла, а
красоты вроде бы пока не прибыло, - пусть так, но все можно было отдать
за
счастливое головокружение, за этот полет голубки, даже за всю эту
окружающую
грязь, жестокость и бессмыслицу � только потому, что они вновь запахли
лимоном
и лавром�
- Морвал и
мономил, - прошептал Иванов-Не-Тот.
- Вот! � Баба
Жа протянула слепцу авторучку. � Случилось же, а? Только вот что?
Феликс взял
ее руку, написал на морщинстой ладони давно вышедшее из употребления
слово и с
силой сжал ее пальцы в кулак.
- Вот что
случилось. Разожмешь на том свете, - сказал он. � Теперь-то нам есть
что
сказать Богу. Надо же и Ему хоть раз в жизни посмеяться.
Баба Жа с
сомнением шевельнула крыльями, глубоко вздохнула от страха и разжала
кулак�
Юрий Буйда родился в 1954 году в поселке Знаменск
Калининградской области в семье
служащих. После окончания Калининградского университета (1982) работал
журналистом. Печатается
как прозаик с 1991 года. Произведения Буйды переведены
на немецкий, польский, финский, французский, японский языки. Он отмечен
премиями журналов
�Октябрь� (1992), �Знамя� (1995, 1996), малой премией им. Аполлона
Григорьева за книгу �Прусская невеста� (1998). В шорт-листы Букеровской
премии входили его роман �Дон Домино� (1994) и �Прусская невеста�
(1999).
|