- Похоже, она просыпается, - сказал слепой Феликс, сын слепого Феликса и внук слепого Феликса. � Не сегодня-завтра и проснется.

Священник отец Гавриил, на спор плевком сбивавший с пяти метров муху, неосторожно залетавшую в ресторан, покачал головой.

- Легковерие, конечно, не хуже неверия, но все же в списке смертных грехов оно на восьмом месте. � Отец Гавриил извлек из нагрудного кармана листочек лаврушки и понюхал. � Не пахнет. � И со вздохом добавил: - Красота должна прийти в мир, но удастся ли нам ее спасти?

- Красивая женщина � это еще не красота, - заметил библиотекарь Иванов-Не-Тот. � И счастье � не выигрыш в лотерею. Если бы это было так, Богу оставалось бы только смеяться над своими созданиями. Но Он еще никогда не смеялся. Юмор Господа неисповедим.

Слепец пожал плечами. Он и сам понимал: пока что-то не изменится, никто в городке не поверит, что Спящая Красавица Ханна, пролежавшая в подвале собора больше полутора веков, проснется да еще заговорит, вспомнив слова, давно вышедшие из употребления. Ведь солнце по-прежнему каждый день вставало где надо, и садилось когда положено; женщины, рождавшиеся с крыльями, как всегда, на вопрос, почему они не летают, отвечали: �А нам крылья не мешают�; люди забыли, что значит бояться смерти, и никогда не смотрели вверх, потому что голуби вот уже более ста лет не летали, а ходили по земле, как куры; и ни лимоны, ни лавровый лист, которыми теперь были завалены все магазины, не пахли ничем, - только лимонами и лаврами�

Посетители ресторана �Собака Павлова� вернулись к своему пиву, когда вдруг раздался голос старухи по прозвищу Баба Жа:

- Может, Феликс и не врет. Он сегодня выиграл в лотерею авторучку. А со счастьем можно и без души прожить.

Ну, уж в это-то поверить никто и не мог, даже если бы хотел: Баба Жа продавала лотерейные билеты вот уже скоро сто лет, но еще никому не выпадала удача. Однако ветхая старуха, презиравшая удачу, но свято верившая в судьбу, только молча предъявила билет и выигрышную таблицу торчавшей за стойкой Вовке Службе, у которой, как и у ее прабабок, голова, грудь и задница были одного размера.

- Чтоб мне провалиться, - прошептала Вовка. � Выиграл! Кажется, у человека и впрямь есть душа, и пришла, наконец, очередь Господа посмеяться?

В это время и ударил колокол с реки, когда-то возвещавший о возвращении контрабандистов домой и за это по приказу властей лишенный языка. И тысячи ошалевших, себе не верящих жителей городка бросились к пристани�

Первой учуяв приближающийся запах лимона и лавра, Ханна всегда успевала прежде всех к пристани, когда хищнорылый пароход �Хайдарабад�, с шумным присвистом плеща плицами огромных колес, весь � порыв, весь � натиск, весь � водокрушительная мощь железа, с искристо-черным плащом дыма за кормой, - являлся потрясенным жителям городка � на носу, конечно же, капитант Борис Бох � белая фуражка, белый китель с золотыми вензелями и пуговицами, дерзкий, наглый, слегка пьяный, с обезьянкой на плече. Первый вечер он проводил в ресторане в парусиновом кресле, опустив огромные волосатые ноги с узкими сильными ступнями в медный таз, наполненный горячей водой с лимонным соком и лавровым листом, покуривая черную сигару, крепостью не уступавшую цианистому калию. �Чем пахнет настоящая жизнь? � вопрошал он. � Чем пахнут жажда жизни и слава Господня?� �Лимоном и лавром!� - восторженно кричали хмельные женщины. И только Ханна, поглаживая слепую голубку, мостившуюся на ее плече, � назло всем, конечно, по-детски переворачивала слова: �Морвал и мономил�. Капитан Бох накопил толику серебряных талеров и устал от походов по тайным водам, погонь и перестрелок с пограничниками, и уже давно не скрывал, что желает только одного � уплыть навсегда с красавицей Ханной в порт Там, где мастера-стекольщики выдувают самые красивые в мире закаты, а мужчины прикуривают от женских улыбок. �Россия такая огромная страна, что будущего в ней всегда больше, чем прошлого, - говорил он. � А все реки � одна река. Я устал от вечности и бесконечности � я не хочу умирать, я хочу когда-нибудь просто умереть�.

Его желания вскоре исполнились � почти все.

Когда одетая в подвенечное платье Ханна прибыла на судно, от бортов до топов украшенное цветами и фонариками, она обнаружила Боха в кают-компании, где звучала музыка и пахло розами. Розы были повсюду � в вазах на столах и на консолях, обвивали колонны, скрещивались длинными гирляндами под потолком, - вся каюта была изукрашена розами белыми и желтыми, цвета чистой артериальной крови и столетнего бордо... Капитан сидел в кресле с сигарой в руке. Гардения алой шапочкой пузырилась в петлице. Бокал стоял на подносе, рядом с огромной пузатой бутылкой. Похоже, он спал. Вытянув ноги и далеко назад закинув голову. Сзади что-то шевельнулось, и Ханна в ужасе обернулась. Сидевшая на рояле обезьянка вдруг оскалилась, спрыгнула на клавиши � там-тарарам! � и скакнула в открытое окно. И вдруг розы � все, сколько ни было их в каюте, в вазах и под потолком, стали бесшумно опадать, осыпаться. Казалось, в каюте вдруг повалил густой снег из лепестков роз � белых и желтых, светло-кровавых и исчерна-бордовых... Ступая по пышному ковру из лепестков, она вернулась к капитану и дунула ему в лицо � розовые лепестки разлетелись, застряв лишь в волосах и бороде. Глаза у Боха были выколоты. Раны прикрыты двумя серебряными талерами. Третий талер он сжимал зубами, как пулю.

Утверждали, что он чем-то не угодил хозяевам. Другие говорили, что власти давно охотились за бесшабашным капитаном, перевозившим в ящиках с лимонами и в мешках с лавром оружие для бунтовщиков.

Ханна не слушала соболезнований � она молча проследовала в подземелье древнего собора, где с незапамятных времен пустовал саркофаг какого-то святого, деяния которого памятны более Богу, чем людям, и, сбросив подвенечный наряд, легла в гробницу. На груди у нее примостилась голубка. Когда спохватились, выяснилось, что девушка уснула мертвым сном. Ее решили не трогать. Так она и пролежала почти сто лет под крышкой саркофага со спящей голубкой на груди. За нею ухаживали только слепые (ведь девушка была непорочна и нага), от которых люди и знали, что Ханна по-прежнему спит � не жива, не мертва. Как слепая птица у ее левой груди.

Не сразу люди поняли, что же случилось на самом деле, и только спустя несколько месяцев кто-то вдруг сказал: �Да ведь запаха нет! Мир утратил все запахи!� Так и было, хотя многие считали, что мир утратил только любовь.

И как ни поливали лимоны лимонным соком, они пахли только лимонным соком, а вовсе не обжигающей жаждой жизни и славой Господней.

Много раз ее пытались разбудить, но это никому так и не удалось. В конце концов с этим смирились. Она стала Спящей Царевной. Спящие различаются только ландшафтом, потому что у них нет ни прошлого, ни будущего. Она не утратила пола � она закрылась, как цветок. Это было чудо, и вскоре сюда пошли, как в церковь. Загадывали желания. Произносили какие-то заклинания � у многих шевелились губы. Быть может, это были вовсе и не заклинания и не молитвы, а проклятия � их она тоже сполна заслужила. Потому что она-то и была смыслом этого города, всей этой жизни, с ее редкими просветами счастья и ядовитыми змеями в колодцах, нескончаемым трудом, за который платили гроши или вовсе не платили, с запахом керосинок и кошачьей мочи, с беспрестанным пьянством на свадьбах и похоронах�Восхищение и страх - ведь она пережила все и всех. Революции и войны, ребятишек, умерших от скарлатины, и стариков, задохнувшихся избытком безжизненной жизни� Люди рождались, женились, заводили детей, строили, воевали, а она � лежала, нет, она покоилась в саркофаге, вне времен и людей, но без нее, как многие понимали, не было бы ни времен, ни людей, ни даже города, а может быть, и мира. Она была звеном, связующим мир. Старики знали, что их правнуки увидят ее точно такой же, какой видели ее они, и в этом было что-то бессмысленно-умиротворяющее: значит, есть, есть сила над временами, незримо пронизывающая человеческие жизни и превращающая их в общую жизнь. Неизменная, прекрасная, нетленная. И ï¿½ живая. Вот что было важнее важного: она была живая. Она спала так давно, что одно это позволяло людям надеяться на конечную справедливость, на последний Суд, на истину в последней инстанции, которую хранила Спящая, и многим было довольно одной этой мысли, и мало кому хотелось, чтобы она вот сейчас вдруг проснулась и сказала все, что знает, потому что все были уверены: ее знания не выдержит никто. Пусть лежит, свидетельствуя жизнь и правду. Это � для всех. А когда придет время и потрясется земля, когда матери станут пожирать своих детей, а отцы � убивать сыновей, когда свихнувшиеся боги с упоением устроят великую бойню, когда вся эта жизнь окажется на самом краю, и дальше идти будет некуда, - вот тогда и придут к ней миллионы и она встанет и скажет, и только эти отчаявшиеся миллионы примут ее правду и не умрут, а сделают по слову ее и установят на земле настоящую правду...

Собравшиеся на пристани люди ждали, когда же из-за поворота появится хищнорылый �Хайдарабад�, давно сгнивший и погрузившийся по самые мачты в ил, и мысли их были заняты только одной мыслью: �Неужели наступили последние времена и она проснется? Что же мы скажем друг другу? И что же будет?�

� Бох умер, пароход сгнил, красавица в гробу, - сказала Баба Жа. - Не пора ли заняться настоящим делом? Господи, что за народ! Впервые кто-то выиграл в лотерею � а они призраков встречают!

И побрела в ресторан, чтобы стребовать выигрыш � эту чертову авторучку.

Парохода не было, и люди молча побрели восвояси, боясь смотреть друг на друга, не то что разговаривать. Им было стыдно. И никто не одернул наглеца, когда тот сказал:

- Ну проснется � и что? Пописает наконец, выйдет замуж и станет сажать картошку. И жарить ее с луком и грибами, чтобы запах плыл по всей улице�

Запах!

Слепец Феликс вдруг остановился и потянул ноздрями. Его примеру последовал и отец Гавриил. Они переглянулись, слепой и зрячий, и бросились к собору. За ними побежали остальные. Потому что все почувствовали в воздухе что-то, что когда-то называлось запахом, хотя никто и не понял, что это и чем это, черт возьми, пахнет�

Растолкав людей, слепец и священник спустились в подземелье и, выдохнув, подняли крышку саркофага. Гробница была пуста. Только слепая голубка приветствовала огорошенных мужчин тонким воркованием. Ханна исчезла. Как будто и не было ее никогда. А может, и не было? И все дело в легковерии, так часто побуждающем людей путать мечту с реальностью, а красоту � с красивой женщиной?

Они поднялись наверх, и священник сухо сообщил людям о пропаже Ханны.

Феликс был вынужден это подтвердить, предварительно поклявшись, что еще утром она в саркофаге была.

- Значит, уже и слепым верить нельзя, - с грустью проговорил Иванов-Не-Тот. � Значит, и этот мир рухнул.

Ему пришлось вжать голову в плечи � из подвала что-то с шумом вылетело и метнулось над толпой в вверх, в небо. Это была голубка, через несколько мгновений превратившаяся в жгуче-белую точку на небе. Люди завороженно следили за ее полетом, пока у них не закружились головы, и только тогда все поняли, почему кружатся головы: от запаха, Боже мой, от запаха - в мир вернулись запахи, и снова мир сильнее всего пах лимоном и лавром, и пусть не прибавилось в жизни смысла, а Слово по-прежнему оставалось бессловесным, и красавица исчезла, а красоты вроде бы пока не прибыло, - пусть так, но все можно было отдать за счастливое головокружение, за этот полет голубки, даже за всю эту окружающую грязь, жестокость и бессмыслицу � только потому, что они вновь запахли лимоном и лавром�

- Морвал и мономил, - прошептал Иванов-Не-Тот.

- Вот! � Баба Жа протянула слепцу авторучку. � Случилось же, а? Только вот что?

Феликс взял ее руку, написал на морщинстой ладони давно вышедшее из употребления слово и с силой сжал ее пальцы в кулак.

- Вот что случилось. Разожмешь на том свете, - сказал он. � Теперь-то нам есть что сказать Богу. Надо же и Ему хоть раз в жизни посмеяться.

Баба Жа с сомнением шевельнула крыльями, глубоко вздохнула от страха и разжала кулак�

Юрий Буйда родился в 1954 году в поселке Знаменск Калининградской области в семье служащих. После окончания Калининградского университета (1982) работал журналистом. Печатается как прозаик с 1991 года. Произведения Буйды переведены на немецкий, польский, финский, французский, японский языки. Он отмечен премиями журналов �Октябрь� (1992), �Знамя� (1995, 1996), малой премией им. Аполлона Григорьева за книгу �Прусская невеста� (1998). В шорт-листы Букеровской премии входили его роман �Дон Домино� (1994) и �Прусская невеста� (1999).