БОРИС КОЛЫМАГИН (МОСКВА), АНАТОЛИЙ КУДРЯВИЦКИЙ (ДУБЛИН)
Стихопроза
БОРИС КОЛЫМАГИН
(МОСКВА)
Из цикла "Опыты не в стихах"
О
чем не пишут в СМИ
Жирного мужика сожрали. Подсадили, мол, подвезем. А он ни бэ ни мэ, ни
бельмеса по-русски, то есть по местному. И тю-тю. А руины крепости на
острова глядят: еврозона.
Да, больные - они везде. Только в
прессе о людоедах не говорят - закрытая тема.
Девушка-птица
Самолет упадет - мелькнуло. И я судорожно стал надевать обувь. Нехорошо
в одних носках пробираться среди горящих обломков. Взглянул на девушку
рядом - болтает. Ничего, не долго осталось.
А старушку жалко, хотя сильно в годах.
И супружеской паре не отдыхать на море. Точка. Между делом кино:
снижается самолет, фотограф щелкает в иллюминатор. Особенно вышел
последний кадр, когда крыло отвалилось и заблестело в лучах заката.
Девушка-птица. Мрамор. Афинский
археологический музей. По-птичьи окликнет вас. Знакомая тема.
В Выборге
Они собираются по каждой чайке на камень. Камни в воде - метр, десять,
дальше. И тростники.
Они проходят у самых ног и забираются
дальше. Маленький островок и перешеек помнят время финского одиночества.
Они оставляют повсюду пластиковые
бутылки и упаковки от еды. Горы мусора. Все засрут и протащат чемоданы
ментальности: неживые слова, гримасы смеха, битые бутылки образов.
Они проходят у самых ног, и я никуда не
прячусь. Зачем? Все равно не отгородиться. Я часть этого мира - как
этот замок и многоэтажка на берегу, и чайка на камне.
Никакие умные мысли не вырвут меня из
времени и контекста. И только ветерок перемен... Он освежает немного,
шевелит тростник.
АНАТОЛИЙ КУДРЯВИЦКИЙ (ДУБЛИН)
Из цикла "Приключения слов"
Довостребованность
Бедрилл портретил Газдрубала. Фантух пальцевал маленького Газдрубала.
Гутенморген подвозил Газдрубалу газдрубалово и бесхозово, без сухого
остатка. И только воитель Пахучий сидел на мокром месте в паучьем
чулане, дул в парфюмерные усы и поштукивал шпинделем по шпонкам некоей
бесскелетной куклы, чья гибкость служила круглосуточным примером
нравственной твердости.
Хоррор
Заволосилось небо, замохнатилось. Нечистые ветры друг друга поддувают,
благозатхлое умывают. Ледники выскребаются из холодильников вместе с
каменнорыбьем. В луже каждая пьявка - аллигатор, в пруду рыбы-прилипалы
и выбросившийся из моря кит. Смердяково и дрожательно. Небо открывается
половощелью, оттуда - в твиджаке - выя Вия, гоголящего бессмысленно и
бессловесно: "Яснова. Сновая".
Триллер
В
долине голововшей - суд безрассудка. Ухо сухо и ярь в глазах.
Каждый кус с укором, каждый гус с жижкой. Из коммуны полузадавленных -
сквил "дави". Десять чугунноударов хрестиком, по янтре, по мантре и по
тантре. И потом круглодневно - рваная нирвана.
Вестерн
Бестемьян проломил дыру в загоне Солнца. Солнце вздыбилось - и
покатилось покато, галопом - по головам. "Синеглаз, синеглаз, ты в
обойме сейчас", - пели пули счастья, впиваясь в мякоть седалищ и
едалищ. Тем временем некий Курвуазье кургузил по задворкам, проламывал
дыры в общинных заборах и выкатывал оттуда молодое, колесное, с
пестрыками продажной ценности.
Дом
Я был
в доме, или я не был в доме, или это был не-я, что не был в доме? Я
посещал музей прожитых лет, или то была гостиная в том доме, или я ли
это прожил все эти хромоногие годы? Я зачал неполовозрелые концепции,
или я влился таром в липкое будущее, или я просто запехотил в спальню?
Я кухтел на кухне, или я ощипывал благие намерения, или почему это меня
сбоку стало припекать? Я смотрелся в зеркальную рыбу, или я душился под
душем, или зачем мне все эти обмылки вчерашних поколений? Я обвалился в
гниль садов и полей, или это зияния подвальной совести, или остановите
же наконец эти серозубастые укусы! Я заледорубился на крышу, или как
мелка гологоловая эпоха, или почему здесь вместо крыши перевернутая
Камасутра?
Организменное
Человек, который был печенью, любил цирк, слонов на трапеции и львов,
жонглирующих тушканчиками. Человек, который был почкой, журчал
вдольречно, а жил чердачно или подвально. Человек-легкие вел ватные и
музейные разговоры и лелеял жаберные воспоминания. Человек-сердце
иногда собирал вместе всю голокожую компанию и пускал дымоватый намек
на то, что все они, в сущности, один организм, на что ответом был
иронический скляк стаканов из-за стойки пустотелого бара, над которым
нависал усопопый портрет идиота, известного полиции как человек-мозг.