"ОКНО" № 14 (17) | Поэзия

КОНСТАНТИН БОГОМОЛОВ (МОСКВА)

* * *

Ночью поры, словны тысячи, мириады паровозных клапанов,
выпускали пот-пот-пот.
Но все позади. Мочевой пузырь покрыт утренней росой.
Разлипаются, потягиваются кишки-кастраты.
Они так похожи на длинное горло оперной певички.
Ах, сердце, - мой маленький дегенерат,
Почти сиреневый от крови.
И во всем моем морщинистом теле стоит треск, словно прачка
Расправляет ссохшееся от сушки белье.





* * *

Доктор был первоклассным специалистом.
Обожал театр. Диагнозы ставил,
Сообразуясь исключительно с аристотелевой Поэтикой.
Которую предпочитал всем медицинским справочникам.
Трясучку он называл мимесисом.
Историю болезни - фабулой.
Клизму - катарсисом.
Когда пациент умирал, апплодировал стоя.
Говорят, он кончил в сумасшедшем доме.
Ему поставили диагноз "идиотия".
Он спроектировал гроб-катапульту
И все время
Обращался к коллегам с одной и той же фразой:
Разговоры не должны составляться из нелогичных частей.
Разговоры не должны составляться из нелогичных частей.





* * *

При падении на асфальт,
Когда голова ударяется о твердое,
Бездуховная улыбка
Появляется в той ее части,
Что зовется лицом.





* * *

На темной-темной речке
Стояла мельница.
И молола.
И получался пепел.
И из пепла пекли хлеб.
Вкусный-превкусный.





* * *

Когда-нибудь кожа
Пожелтеет,
Станет словно зыбучие пески,
И в миг один все в ней утонет.
И глаза, и нос, и губы - все провалится в желтую сыпучую глубь.
Ушел в себя - скажут.





Смарть

1.
Рыба тухнет с головы.
Я не знаю буквы Ы.
Ветер дует мне под хвост.
Ветер. Осень. Пес. Погост.

2.
Тридцать три богатыря
Отловили упыря.
Долго он сопротивлялся,
С честью все-таки расстался.

3.
Плачет маленький Котя -
Наступает час смертя.
В гробе в землю покладут.
Скажут слово и уйдут.
И остануся лежать в поле одинок.
Придет маленький волчок и утащит за бочок.





* * *

Когда хоронят кого, и ты подходишь к гробу прощаться,
Возникает такое странное чувство,
Как когда принес купленную рыбу домой,
И тебе сказали, что она мертвая,
А она трепыхается.
И как поступить?
Убивать то страшно.
И бросаешь ее в мусоропровод.
Вот так и на рожу покойника смотришь.
Тот молчит, сказать ничего не может,
Как рыба.
А чувство такое что живой.
И ну его побыстрее в могилу.
Хотя по-хорошему надо покойников напоследок, конечно,
Как рыбину - за хвост и об гроб.
Об гроб. Об гроб. Об гроб.





* * *

Четыре силача
Вздымают гроб со мной
Несут меня, кряхча,
Над плачущей толпой,
Могучие атланты
В чернявых пиджаках
Зароют мъи таланты
В холодных почевАх.
Несут меня ребята,
Куда я не хочу,
Я - в деревянных латах!
Я рыцарь Корочун!





* * *

Смех что цокот копыт.
То ли удаляется. То ли наоборот.
Так и смерть.
Непонятна и занятна.





* * * 

            О.Л.

Пустые гулкие улицы снов.
Я огибаю угол, силюсь догнать,
А шаги уже слышатся за следующим углом.
Но я еще помню:
Твое тело, как прелое сено.
В нем валялись многие, и твое тепло смешалось с их теплом.
Во тьме я забираюсь в дупло у тебя на груди и сворачиваюсь комочком.
Комочком в твоем горле.





ТАТЬЯНА ГРАУЗ (МОСКВА)


Морозной ночью


ангел-вечер
тёмный ветер за светящимся окном
на тропинке - три собачки
на дороге - два пропойцы

покатилось время быстрым
               ёлочным шаром блестящим
                 лепетом гугнивым детским
                     по дремучим по сердцам

в хвое Бог морозной ночью
        зимней стужей
                             дышит
                             дышит
неустанным светом души мы укутаем как встарь





Умоненастигаемое
 
                                     Г. А.
 
у этой зимы
       хмурые заиндевелые доски
 и поле
       от края погоста до края
                призрачно-жалкой души
 
когда умонепостигаема
                         умоненастигаема
    эта бесцветная
             эта-уже-бескровная
эта-оставленность-эта





Возвращаясь

когда войдём
из лета в пустоту
в тот дом неведомый как горе
где жук древесный съел в труху пенальчик
           и где темнеет одинокий шкаф
       а стрелки ходиков час от часу ржавеют
и время возвращается

                                   и    с в е т
              один лишь зыбкий свет
                перегорает
и все слова   соломой жёсткой колкой
                       перегорают
лёгкий пепел счастья





Солнечные стены

это мы
мы проходим
сквозь солнечные невесомые стены
идём будто не замечаем
и наступаем
на это дрожащее облако в луже апрельской
на льдистое холодное солнце
на белизну напряженную звонких берёз
на ранящую искристость воды
и замираем усталые
            и озарённые
   с лёгким без устали сердцем







Вячеслав Рассыпаев (КИЕВ, УКРАИНА)

МХ-24

Способствуя моим самозаводам -
таким, что нужен штатный экзорцист -
народ, как будто вымазанный мёдом,
обнюхивает мой защитный хлыст.

Политиков клянут, хоть явно проще
вместо газет читать мой скромный том
и впредь не ведать, что проектировщик
войны затеял с ивовым щитом.

Вчера среди коробок жилмассива
подходит агитаторша Кличко:
- День добрый. Не спешите? Я б спросила...
- Спешу, простите. Киснет молоко.

- Ну, с праздником...
Она в виду имела
дурацкий лишний майский выходной,
когда салютов шумная химера
выводит из домов народ честной.

- Спасибо! Вас - от той же самой печки -
и с маем, и с четвёртым часом дня!
Пусть развернёт пространство танк по встречке,
коньячную расслабленность дразня!

Забрёл в "Сільпо"... Но, сбитый с панталыку,
ворон ловя меж кремом и брюле,
взял наобум какую-то аджику -
и ту забыл у входа на столе.

Домой припёрся - думал, задремаю.
Да где там!.. Зуб на зуб не попадал,
покуда крепатура заревая
не вспомнила, какой я экстремал.

Забылся без единой капли яда,
слепой клешнёй схватил булатный меч
и порешил вершителей блокады,
как будто знал: войнушка стоит свеч.





МХ-25

Дом с палисадником, ручей - картина Гитлера.
Фальшивка ль, подлинник - а вывод свеж и скуп:
уж сколько грёз моих цветных на шару вытлело
перед согласием, что нужен зуб за зуб!
Офигеваю: как блестяще всплыл аналог,
и возразить что-либо трудно, чёрт возьми!
Одно отличие - вождю не быть на нарах,
какими Бога калачами ни корми.

Ты помнишь, друг, моё изъезженное творчество?
Там куча лилий, пароходиков и звёзд.
Но странным образом проникла наговорщица
в квадрат угодья, где кизилом цвёл овёс.
Внушив приятелям, что я от силы годен
для чистки свёклы на семейный винегрет,
пошла в пампасы строго выборочных родин,
а ты тут сусликов лови среди ракет.

Так от желания неудовлетворённого
в тебе из агнца формируется дракон.
Во многих снах ещё звезда поёт: "Берём его!",
но чаще чувствуешь себя в них дураком.
Всё откровеннее берёзки безразличны,
рай не устраивает в утлом шалаше -
и ты решаешься идти с победным кличем
переиначивать старух и малышей.

Пока пишу. Но мне мешают чьи-то туфельки
и общедамский разговор на злобу дню.
Ты не заметил, что военные преступники
не получаются из юрких парвеню?
Скажи учительнице русского спасибо
за то, что личность мне ломала без стыда.
Она надеялась спастись в Парамарибо,
но робот-киллер доберётся и туда.





МХ-26

Ни тебе навязчивой самбуки,
ни полиоктена солодового.
Комната с пластинкой без иголки,
шкаф с пустыми полками - и лишь
Коськины заботливые руки,
как у молодого стоматолога,
плеч моих касаются легонько -
хошь не хошь, а все грехи простишь.

От метро, маршруток и каптёрок
ждать каких-то новшеств не приходится.
Там гнездятся рыцари апломба,
жизнь ещё тогда перечеркнув.
Да, согласен - Костюгану сорок.
Слава Богу, мы не дружим с "Хортицей".
Яблочный компот - и поделом бы,
да ледышки бьют по кочану.

Мамы искалечили фаланги,
изменить пытаясь нашу физику.
И для них теперь вершина счастья -
съесть последний хвостик голубца.
Крохотный священный томик Ванги
говорит: да вы, мол, братцы, изверги!
Это правда, только учащаться
пульсу не дано под голоса.

Смотрит в отвлечённую реальность
манекен в ушатанных топсайдерах,
но меня устраивает эта
данность термоядерной весны.
Если б он был вегетарианец,
как баптистка Сью на поздней стадии, -
было бы сложней. А так эстетам
хватит впрок взаимной свежины.





МХ-28

Покрысятничал в моём алтаре
сам создатель и вивариус мира.
Сбой программы в электронной игре?
Магдалинушка Христа обхамила?

Пусть бы грызлись; жизнь моя-то при чём?
Да ещё ж у нас оправдывать любят
тех, кто душу своей жертвы прочёл -
и компактный пистолет носит в чубе.

И скитаюсь я отныне с душой,
депульпированной по позвоночник.
До столба на раздорожье дошёл -
поворачивай обратно, сыночек!

Эхо воет из трубы: "Не кради-и-и!"
А зеваки, дух остаточный тыря,
вынуждают сквозь узоры гардин
любоваться миром в сорок четыре.

Мой законный лимузин-вездеход
всё равно не станет слушаться гниду.
Выкрал методом шакала PIN-код -
приготовься стать едой аммониту.

Заслужила твоя книжная дурь
нечто большее, чем выцветший фантик?
Вот и пей молитвы в серном бреду,
десятинный поощрив краудфандинг.

Каждый вздох мой на вонючей тахте
всякий раз сопровождается кадром:
средь немыслимых сплетений путей
мой увереннее прочих накатан,

по бокам - ромашки с крейсерский винт,
редкой жимолости вспышки в их гуще...
С неба ль, с моря - охренительный вид,
совесть Божью красным солнышком жгущий.





МХ-30

Тихушничество старой ворожейки
эффект электростанции даёт:
уже над верхней полкой этажерки
лампадки проступил светодиод -
и верить начинаешь, что фатален
исход бездарной драмы января,
и эхо ораторий погребален
несётся коридором пустыря.

Берётся же откуда-то отрава
пространства, где медведь мультяшный твой
дарил тебе до самой смерти право
играть в единодумцев с пацанвой!
Спасибо Капитану Очевидность:
хоть я и не менял своё трюмо,
но что-то за полжизни учинилось,
не тронув атмосферы роддомов.

Гадалка поплюёт в лицо валету;
глядь - масть твоих цыган уже не та,
и рыбка на обрывке спасжилета
заметно удалилась от плота.
А я ношусь со ступой постоянства,
едва ли не предписывая всем
чертей замаскированных бояться
в составах многочисленных богем.

...Когда уже устал от чаепитий,
но слепнешь от рассветного луча, -
хоть клык мне ядовитый прищемите
пантографом с петлёй из кумача,
не буду погружаться я в мастику
осенних приснопамятных аллей,
где ровно на невскрытую пластинку
была моя котомка тяжелей.





МХ-31

Лучше СПИД, чем такая депрессия
с депривацией вкуса воды.
Неизвестная хрень перевесила
обронённые мною бразды.

Смыслом жизни эффектно жонглируя,
эпицентры меняет она,
и хранит сундуки бережливая
фотошопных морей глубина.

Мой реальный диагноз - бесстрашица.
По кондючкам открою огонь -
вмиг платками в соборах обмашется
сверхпорядочная шелупонь.

Организм просит фикусов с сахаром,
чтоб апатия вышла на ноль,
но болотце с мохером сусаковым
только мездрой маячит больной.

В унисон круглосуточным бдениям
пляшут вспышки цветного стекла,
и погоня в коляске за демоном,
я б сказал, идеально мила.

Лучше рак - созревание яхонта
где-нибудь в мочевом пузыре.
Круглый год бесполезная пахота
угождает дождям да жаре.

Не хватает добротного курева,
продлевающего забытьё.
Ледяная стена вместо кулера,
лебедьё, вороньё, москитьё...

И ни мама, ни бабка, ни мачеха
ни крупиночки мне не должны,
потому как бомжонок взлохмаченный
возле церкви посеял штаны.





МХ-32

Я остался один, но тельняшка моя в таких живописных свастиках,
что небесному Виссарионычу паковать чемоданы впору.
Повидал я и ксив из довольно дешёвого пластика,
и орудий сбора признаний, неприменимых к мажорам,
только это всё филькины грамоты и ёлочные игрушки
по сравнению с вероломством после завидных партнёрств.
Объективно казалось - и апокалипсис не порушит
дружбы. А друг мне сам свинью преподнёс.
Словно в музей, мы входили в подольский трамвай.
Я-то ему и не нужен был в качестве гида,
но нас была самая крепкая пара-цвай,
покуда наш ветхий вагон не сменила "тиида".
Одна на двоих, как чёрный арбуз с отливом еловой хвои -
сочная, долгожданная и им сорок раз обещанная...
Что ж твоего он - спросите вы - присвоил?
Радость руления. В Шамбалу мимо Троещины.

Мне уже осточертело лить из МХ в МХ
детальные объяснения, как должно было пойти.
Под неприметным холмиком, покрытым рассадой мха,
я закопаю голову, кишки и четыре культи,
взорву осквернённый арбуз - надеюсь, он сам расколется
на две одинаковых половинки перед испепелением.
Дынно-грейпфрутовый залп пошлёт ему красная конница
забытого цивилизацией справедливого племени.
Сто тысяч какого-то там виртуоза черти съедают с квасом,
дипломами подтираясь подкупленных бабкой бурс.
Епарх Епархович денно и нощно молится о Завадском,
последователь которого - вторая Кончита Вурст.

...Живи он и дальше - ну что? Я-то по факту один.
Да, будут многочисленные сольные вечера,
но навсегда прекратилось вызревание вин
в гроздьях нелепой сирени, брошенных у шатра.
Симфонией лысых дюн звенит пустота рапанья,
и бахчевые шары не вернутся ни после вспашки,
ни в результате воспоминаний вполне хорошего парня -
последнего из могикан в своей бессменной тельняшке.





МХ-33

Аплодисменты показательному дылде!
Скрипит пружинами продавленный диван...
Куда лентяи попадают - позабыл-де,
однако жрать за семерых, как прежде, зван.

Когда б не годы, не сайгачья их погоня, -
всё рисовалось бы, как спичкой по сосне:
не успеваешь удивить глаза муфлоньи -
так в двадцать третьем веке будешь на коне.

Отведены каких-то пара-тройка сотен
цветущих месяцев, а дальше - пыль да прах.
Не плачь, изгнанник: будешь снова беззаботен
в не столь капризных, сколь продуманных мирах.

Ты здесь был просто без хорошего трамплина.
Застрял в намывах приболотного песка
и, превратившись в хомячка из пластилина,
спастись пытаешься от ногтя до соска.

Ты даже выглядишь моложе и вальяжней
пиджачных люмпенов из-за твоих же парт.
Злит ортодоксов твой характер неваляшкин,
хотя в душе ты - чуть подраненный гепард.

С три паровоза намечтали мама с папой
традиционностей во имя пустоты,
а сын смекнул: сначала думай, после - ляпай
кизяк свой смачный на купальские цветы.

Есть трудодни, а есть иная штука - счастье.
Рождён ты был не для жратвы, а для него.
Но до сих пор зародыш грифа киснет в щах с тем
серотонином, коим кости проняло.

Диван трамбуется, нутеллою намазан,
года уносятся в надмирье мимо лба...
А всё же психика твоя была алмазом,
коль стала только против подлости слаба.





МХ-34

Машину, принадлежащую муравью,
хоть съем я с батоном, хоть разобью -
кого это в три часа ночи туманной парит?
Но в этой стране даже сбивший рессоры дрын
сполна контролирует чей-то дражайший сын,
слова по-цыгански сплетая в тифозном баре.

Теперь понятно, за что я люблю людей
в изрубленном виде? Один другого лютей,
морозятся, жмутся, нравственность изображая.
Вроде де-юре хватает и прав, и свобод,
и я - просто скромный киевский пешеход,
а дёргаюсь от всего, как гомик в Азербайджане.

Призвали бы в Лугандонию рыть окоп -
я б тёток там истребил и запел хип-хоп.
Десятки машин бы стали бесхозными тут же.
В Штатах кота избрали главой кишлака;
что помешает авто на имя щенка
переписать - и кишки не морозить в стужу?

Не думала мама, пуская меня на свет,
о маленьких клопиках, чешущих твой скелет
при виде шестисекционного светофора.
Там был простой шаблон: рожать должны все.
А палка, застрявшая намертво в колесе,
пускай волнует дебила да фантазёра.

Одни отговорки: была я и буду бедна...
Но тут же в фольгу заворачивает кабана -
доешь, мол, а то пропадёт... Это только цветочки!
Озвучиваем "не могу", а в уме - "не хочу".
И покупаем подругам по куличу,
будто не слышали никогда ничего о рассрочке.

Ещё один "Мерс" за окнами... Как я рад!
Нет, мог же подстроить средненький бюрократ,
чтоб собственником был жук, стрекоза, уэта...
Спецслужбы почти постоянно орудуют так.

...Вы что, засолили свой списанный "Кадиллак"?
Ну, так не требуйте законопослушности от поэта.





Борис Колымагин (москва)

*  *  *

Болото. И рядом с болотом
построен стекольный завод,
и тянется серое что-то
заводоболоту в обход.

И лица с картофельным носом
на красные трубы глядят,
и кошки лукавым вопросом
хвостом по окошку стучат.

И слышатся всюду речевки.
На кочке фанатов - корова.
И песни: молитвы и четки.
И точный удар с углового.





Украина в сердце: Пригоff light


Это было рано на рассвете
На Донбассе шел тяжелый бой.
Девочку чернявую заметил
Православный воин молодой.

Рядом с храмом девочка стояла
У скамейки в отблесках огня,
И гора горячего металла
Проносилась, в воздухе звеня.

И хотя уже ломили урки,
Украину в ереси топя,
Девочку в красивой красной шубке
Вынес наш солдатик из огня.

Чтобы жило, все на свете жило,
Лишь фашист-бандеровец не жил.
Говорят, что генерал Дебилов
Путину об этом доложил.
Самому об этом доложил.





*  *  *

На склоне
спички веток
и море дельтапланериста

белая линия моторной лодки
и желтые, синие первоцветы

пью чай из термоса
мурлыкаю песенку ни о чем





Ал Пантелят (харьков, украина)


Страх

иногда я пытаюсь себе представить
каково это быть на месте
донецкого сепаратиста
пытаюсь представить каково это
стоять на блокпосту перед въездом в донецк
позади баррикады из шин
каково это быть высоким и крепким
обвешанным полным комплектом амуниции
и держать наперевес АК-100
каково знать это оружие наизусть
и вести из него прицельный огонь на поражение
по сотрудникам "альфы"
выискивать их наибольшее скопление
и сразу же рефлекторно нажимать
на спусковой крючок подствольного гранатомета
нужно знать себя наизусть
как и свое оружие
нужно сжиться со своей идеей настолько
чтобы самому стать идеей
а идея не боится смерти
как своей так и чужой
иногда я пытаюсь себе представить
каково это быть на месте
киевского майдановца
какого это стоять
на улице институтской
позади все той же баррикады из шин
с фанерным щитом и коктейлем молотова
в ожидании нападения толпы сотрудников беркута
в полной амуниции
какого это
бояться настолько
чтобы не замечать страха
бояться настолько
чтобы не иметь иного выбора
кроме как бояться и стоять там где стоишь
и этого представить себе я не могу
наверное все дело в страхе
наверное все дело в страхе
ведь если не боишься смерти
это еще не значит что останешься
в живых





После романтики

после романтики остается
несколько вырванных сердец
несколько незаметённых следов
и пара любовников
то и дело
возвращающихся
на место своего преступления
в попытке отыскать
зарытые в земле
орудия убийства
после романтики
остаются
закопанные ключи
и твердая
замерзшая земля
по которой так удобно
шагать в тайгу
приблудных воспоминаний





Преткновение


времена
съеденных заживо
слов

времена
когда памятники
опадают листьями
под ноги живущим
один раз

жизни вырванные
из прошлого
висят на стенах
трофеями

им можно поклониться
в них можно поверить

но падают на свежую землю
жертвы несостоявшейся истории
привлекая внимание молящихся

они падают
и хоронят себя заживо
они кричат о помощи
и зажимают себе рты

земля принимает их бессмертие
и они обретают ненавистный покой

окна всматриваются
сами в себя
находя разбросанные по комнатам
обрывки снов
владельцы которых
отправились стучать
в замурованные временем бездны

флаги перешиты
ключи переплавлены

молящиеся молятся
бездомным иконам
и выпрашивают прощение
за свою смертность

переспелые плоды
дерева жизни
лежат у их коленей

память слишком длинна
чтобы вспомнить

слов слишком много
чтоб вымолвить

время настало

прощение услышано

слова проглочены





Верба

я прикоснулся к вербе
и почувствовал твою руку

она привела меня
к тебе домой

она привела меня
к себе домой

верба лежала
рядом с нами
в ожидании освящения

я прикоснулся
к твоей руке

и чудо свершилось





Взаимность

мы умерли в один день
и смерть прошла мимо

мы прижались друг к другу
будто к земле

и слова оказались
лишними

Юлия Кокошко (екатеринбург)

Комментарий к лесу

(Заблудившиеся автобус, Прага, Босх)


Путешествующие смещаются
из послеобеденного августа - в предвечерний,
не братаясь с полосой ничем, кроме росписи ее оплошностей:
одна из многих дорог, ведущих в Прагу,
внезапно бычится, фордыбачит и на ходу меняет планы.
Откуда ни поперек - двусложная засада:
полицейский кузов, фуражки и брюки
куда чернее, чем рубахи, взоры и лобовое стекло,
скорее - лазурные. Настаивают на повороте -  deus ex machinа?
Коллекционируют запреты, оттяжки, потери ключей?
Лжепророки и левши, рифмующие транспорт  с откосом?

Аспидный жезл возбуждал - крючковатое,
косвенное, беспочвенное, лазурный -
неизменную открытость воздушных ландшафтов.
Но что здесь стряслось, сколько украдено,
в каких младенцах - и почему вас никто
с тех пор не встречал, срезано... как большинство вещей
перевернуты по причинам, большинству неизвестным...

Автобус, державший на колесах автобаны и серпантины,
каменный и песчаный изюм Старого Света, и пеплы и воды
какого-нибудь еще, атлант пределом с туман
и с козлиную песнь, покатившуюся из горла в другое,
как винные бочки - из погреба в погреб,
вдруг сплоховал пред засадой по ступицу,
обструкцией по щиколотку: свернул в неведомое,
возможно, в бесследное - и наспех впутался
в белобокую деревенщину в капюшонах пунцовой чешуи,
с повешенными всей линейке на грудь - закатными окнами,
садящимися в цветочные корзины
из садов земных радостей...

Но поскольку эти прилежания, с башен похода -
натюрморты с молочником в красном гребне,
по шпоры в яблоках и вишнях, не умалялись,
ковчег раздраженно отпрянул влево,
вытянув путеводную нить, зазорную для размаха его колес,
и ввинтился - в поперечный контекст: в сосредоточенный лес.
В чьих-то судьбах - бодрствующий и плодоносящий,
хоть  стружками сновиденной зелени и султанами ультрамарина,
близкий с искусством и с идеалом,
а для невежд склеился в книгу, которую забыли издать,
тем более - разрезать. Зато - дикарски разодрали:
деревья едва успели отпрянуть друг от друга -
и, сходя к незваным, торопливо набрасывали через плечо
вьющуюся атласную ленту дуба и шемизетки буков,
жаккард умбры, сосны и тисы - то ли колючую проволоку,
то ли свечную торговлю - грехи прилагаются,
а клены крепили манжеты с бахромой
и, впихнув в левретки белку и разрывной пчелиный шар,
хрустели то ли суставами, то ли капканами,
пока всхлипы кринок с одичавшей малиной мешались
со скулящими топорами, запеченными в культи чащи на случай.

Лес выяснился костлявей ветхозаветного кладбища,
поднятого в апорт и зацепившего - неучтенные комплекты:
тайно зарытые преступления... Или продетые
в штриховку леса и не совпавшие с общим контуром
деревья - не то из других лесов мира, не то из чужих  книг...
если не расцвели над волшебными грибками.

Но оттирали чистоплюев - и, свалив с себя
запятнанные листом вретища и по примеру Марсия -
кору и даже вазопись, и обнажив стояк,
мерцали - непристойным ахроматизмом,
перламутровым плетением, заплетающим жемчуга.
Лишние гаерничали - то стремительно приседали,
чтобы снизу задрать у перевозки капот,
а то взвивались - и швырялись арканами,
сплетая  арки, похожие на виселицы.
Над всем носилось глумливое эхо,
словно демоны аукались из бора в бор,
и в десять парикмахерских ножниц хохотала сорока...
Но откуда - в этой почти идиллии?!
Чей-то голос подсказывал: бойтесь там,
где ждете меньше всего!

Большой Атлант мчался от разверстого леса, 
как Памплона - от собственных улиц,
вставших на копыта и под рога - и надутых
ревущей бычьей яростью и жаждой юшки.
Лишь в последнем дыхании вырвал он
все свои имена и лица - из наваждения...
из сноски, согнавшей лес - в очаги аморализма,
в назревший  разрыв охотничьих и ягодных отношений!

Но навстречу вновь сыпались белые коттеджи
с багровыми  рыбьими хвостами трубой... новейшие - или те же?
Теперь ездоков провожали зеваки места,
и делили свое изумление с  Босхом, 
бросавшим бусы выпученных глаз, сливавшим струи языков
и простиравшим ветви рук их: 
этот оазис морей и  асфальтов,  эшелон чужестранцев - 
из их вседневного леса?! 
Ибо с презреньем забыли проходящую здесь дорогу -
позволившую ковчегу подмять себя до щербинки,
до последнего плавника...

Не бродил ли в путешествующих драп 
в оставшийся за спиной полдень, пусть и целились в Прагу?
Ведь значительное событие оккупирует -
все газеты, и какую ни разверни -
непременно съешь его с той или с этой полосы,
а окрест - ничего значительнее златы Праги!
И какую дорогу ни выбирай, попадешь - в Прагу.
Читай: на любой из полос город П. не может не явиться.





Илья Семенов (москва)

***

так бывало в 2010-м
я сидел на остановке и плакал
поздним вечером
через некоторое время
я перешел через дорогу
и смешал слезы с японской водкой
той же по сути температуры
а через час уже веселый
вернулся на остановку и закурил
рядом сидела женщина
и не то что не ждала трамвая
а вообще уже ничего не ждала
- не угостите меня сигареткой?
спросила она
я угостил и спросил
- как вас зовут?
- Алина - она ответила
пытаясь совместить конец сигареты
с огнем зажигалки
это вышло не с первого раза
позже она ушла
элегантно размахивая пустой бутылкой
из-под крепкого пива

я позвонил своей подруге
и сказал
- я тут сидел на остановке
с одной прекрасной дамой
которая назвалась твоим именем
и я бы не хотел чтобы ты стала
такой
я хотел бы чтобы ты приехала
прямо сейчас

потом я ждал ее и курил на балконе
хотя не был ни в чем уверен
внизу кто-то крикнул
- куда мы идем?
и я подумал
действительно
куда





*  *  *

вот тебе холодный дождик парень
половинка конфетки коровка
и чуть теплый чай
и рябит за окном
и березки на мокром бульваре
этот вид безнадежен как жизнь
столько раз заломалась ее линия
что скруглила углы свои
и теперь
с высоты моего среднего роста
напоминает не то третье транспортное кольцо
не то бублик с маслом
не то горлышко бутылки
не то петлю

Илья Гутковский (ТУЛА)



Сто один вид моря

I
Вечерний поезд.
На лилово-матовых стёклах
пятнадцатого вагона -
одноэтажные домики,
прорастающие
кипарисами,
огненно-розовый горизонт,
приглушенный зной облаков
и ростовские звёзды
на сон грядущий...

II
Море в полдень.
Песчаное дно играет на солнце
всеми цветами неба.
Прозрачные волны
сбиваются в пену.
Изумрудные миражи
раскалённого пляжа,
и горячего ветра
ласкают
сухую траву души...

III
Пой, пой вечернее небо
тысячами огней,
тысячами влюблённых глаз,
тысячами лун и солнц.
Бархат берега
переходит
в бархатный бриз.
Ночь на Бугазской косе,
словно россыпь
жемчуга...

IV
Море шепнуло синеющей дымкой
по встречной.
Утренним соком
вспрыснул рассвет.
Жажда -
в крови,
в сердце,
в глазах,
в траве полевой.
Пыльная степь
наших желаний
тает в зелёном прибое...

V
Темнота выжигает глаза.
Свинцово-чёрные волны
выбрасывают на берег
ночь.
Сердце,
укрытое
тяжестью
осеннего моря,
тает вдали.
Звёздный дождь
течёт за холмы,
словно дорога к дому,
потерянная в песках...

VI
Сто один вид моря
в фотоальбоме
августа,
цепляющегося
за соломинку лета.
Упавшее яблоко красного солнца
в ладонях южного неба.
Холодное золото звёзд,
словно молитва отшельника.
Вода переходит в небо,
душа разжигает огонь
на сумрачном склоне
ночи...

VII
Вкус вина на губах.
Вдалеке зажигают костры.
Тишину ласкает
шаль
чёрной
волны.
Шаг за шагом
близость
твоих рук.
Мы одни
под дикой луной
побережья.
Шаг за шагом
нежнее ночь...

VIII
Утро, разбавленное
полночным хмелем.
Сиренево-розовый холод рассвета
ложится на плечи холмов.
Я нахожу тебя
остывающим взглядом
в дверях угасающей ночи,
спящую,
как младенец сентябрь.





Бай

Август метёт теплом.
Сонная слабость лета.
Солнце за облаком -
мёд с молоком.
На километры
звенят гладиолусы,
астры и георгины.
На голос реки
слетаются плачем ивы.
Червлённая тушь восхода
марает бумагу неба -
ни дня без строчки.
Влагой
слёз
мы расточаем друг друга.
Последняя слабость лета.
Пыльный трилистник,
тронутый Богом,
колышется вслед.
Преданием устным
шепчет на ухо
осень.
Постой,
не спеши,
присядь на дорожку,
слушая ветер
в прихожей,
как бархатный проигрыш моря
после дождя,
как Миссисипи-блюз...

Александр Габриэль (Бостон, США)

На кромке

Там, где не терпит пустоты
природа, на сквознячной кромке
устало разместился ты
как часть чужой головоломки,
и, тривиален, как бином,
плывя меж ноябрём и маем,
ты словно бы сосуд - вином,
чужою болью наполняем.
И, эту боль бессильно тщась
держать в назначенных границах,
ты с ходом лет утратил связь
событий, воплощённых в лицах.
Сполна вступив в свои права,
над головою мгла повисла...
И сбились в тусклый ком слова
на бельевой верёвке смысла.





Сохраню

Мы с двух сторон над той же пропастью во лжи,
и нас друг к другу не приблизишь, хоть умри.
Я сохраню тебя в формате джей пи джи,
я сохраню тебя в формате эм пи три.
Мир полон счастья. Птиц взволнованный галдёж -
как дробь горошин в гладь оконного стекла...
Здесь в виде рифмы так и просится "Не ждёшь",
что будет правдой. Рифма здесь не солгала.
Судьба бестрепетно вращает жернова.
Когда ж становится совсем невмоготу,
то пустота преобразуется в слова,
а те, взлетая, вновь уходят в пустоту.
В ладони - вишни, а в стакане - "Каберне",
заходит солнце за разнеженный лесок...
А мысль о том, что ты не помнишь обо мне,
голодной крысою вгрызается в висок.
Кому пенять, что не совпали два пути,
что рухнул дом, как будто сделанный из карт...
Я сохраню тебя в формате эйч ар ти,
что, как известно, сокращенное от "heart".





Михаил Малов (Санкт-Петербург)



Крещенское солнце

1.

Со службы уходил в урочный час.
И вдруг -
Нева озарена закатом.
Подвинулась зимы
назойливая тьма.

2. Просто, легко, невзначай

Просто утро субботы.
Проснулся легко.
Солнышку улыбнулся.
Невзначай окунулся
в прорубь стихотворения.

3.

Для тебя ерунда,
А я этого дня
Ждал
Безмолвную осень
И половину зимы.


4. Поцелуй одиночества

Долгожданное
Крещенское солнце!
Открываю фрамугу,
Закрываю глаза,
Подставляю лицо
Теплому свету
И дыханью мороза.