Небесная музыка
Моя подруга до сих пор верит в царствие небесное.
Не глупа, но несмотря на все знания, она буквально беседует с Богом,
она думает, что кто-то слышит ее на небе.
На земле она необыкновенно компетентна.
Смела также, способна встретить неприятности лицом к лицу.
Мы нашли гусеницу, умиравшую в грязи; жадные муравьи ползали по ней.
Меня всегда трогает слабость, беда, я всегда готова дать отпор
жизненной энергии,
но нерешительна, готова опустить глаза.
Тогда как моя подруга была способна наблюдать, позволить событиям
развиваться в согласье с природой. Ради меня она вмешалась,
стряхнув муравьев с истерзанного создания, перенесла ее на другую
сторону
дороги.
Подруга говорит, что я отворачиваюсь от Бога, что ничто другое не может
объяснить
мое неприятие реальности. Она говорит, я - как девочка, которая прячет
голову в подушку,
чтобы не видеть, дитя, говорящее себе,
что свет - причина печали -
Моя подруга похожа на мать. Терпеливо убеждает меня
проснуться взрослой, как она, мужественным человеком -
В моих снах подруга меня укоряет. Мы идем по той же
самой дороге, хотя теперь зима;
она говорит мне, что когда любишь мир, слышишь небесную музыку:
погляди вверх, говорит она. Когда я смотрю вверх - там ничего.
Лишь облака, белые дела творятся в деревьях,
они, словно невесты, прыгают на огромную высоту -
И тогда я за нее боюсь: я вижу, как она
попала в сеть, умышленно наброшенную на землю -
На самом деле мы сидим на обочине, наблюдая закат;
изредка тишину разрывает птичий клич.
Это мгновение, которое мы пытаемся объяснить, то,
что мы освоились со смертью, с одиночеством.
Подруга чертит круг в грязи; гусеница внутри
не шевелится.
Она всегда пытается создать нечто цельное, нечто
прекрасное, образ,
способный жить отдельно от нее.
Мы сидим очень тихо. Здесь очень покойно сидеть, не разговаривая,
сочинение
отточено, дорога вдруг потемнела, похолодало,
то тут, то там скалы поблескивают и сверкают -
это недвижность, которую мы обе любим.
Любовь к форме - это любовь к концовкам.
Vita Nova
Ты спасла меня, ты должна запомнить меня.
Весна этого года; молодые мужчины покупают билеты на паромы.
Смех из-за того, что воздух полон яблочным цветом.
Проснувшись, я оказалась способна испытывать такое же чувство.
Помню похожие звуки детства,
смех без причины, просто потому, что мир прекрасен,
что-то вроде того.
Лугано. Столы под яблонями.
Матросы поднимают и спускают разноцветные флаги.
А на берегу озера молодой человек бросил шляпу в воду;
может, любимая, приняла предложение.
Важнейшие
звуки и жесты, как
рельсы, ведущие к главным темам,
а потом брошены без дела, погребены.
Острова вдали. Моя мать
держит тарелку с пирожками -
сколько помню, ни одна деталь
не изменилась, мгновенье
живо, невредимо, никогда
не видело дневного света, поэтому я просыпаюсь окрыленной,
в моем возрасте ненасытной к жизни, совершенно уверенной -
У столов - пучки новой травы, бледная зелень
прорезалась сквозь темную землю.
Несомненно, мне вернули весну, на сей раз
не как возлюбленного, а как вестницу смерти, но все равно
это весна, дар, принесенный с нежными намерениями.
Местный пейзаж
Ты наступила на отца, сказала мать,
и в самом деле, я стояла как раз в центре
газона, так аккуратно постриженного, что он
вполне мог быть могилой отца, хотя не было камня.
Ты наступила на отца, повторила она,
на этот раз громче, что стало казаться мне странным,
потому что она сама умерла, даже врачи подтвердили это.
Я отошла чуть в сторону, туда,
где кончался отец и начиналась мать.
Кладбище было безмолвно. Ветер дул сквозь деревья;
До меня доносились смутные отзвуки плача из одного из неближних рядов,
и - совсем издали - завывание пса.
Потом звуки утихли. До меня вдруг дошло,
что я не помнила, как меня сюда привезли,
на это место, похожее на кладбище, хотя это могло быть
кладбищем только в моем сознании; возможно, это был парк,
а если не парк, то сад или загородный участок, дошло до меня, с запахом
роз,
douceur de vivre*, наполнявший воздух, сладость бытия,
как говорится. В какой-то момент
до меня дошло, что я была одна.
Куда все ушли,
мои кузины и сестра, Кэтлин и Абигэйл?
Теперь уже смеркалось. Где ждет машина,
которая отвезет нас домой?
Я начала искать выход из положения. Чувствовала,
как во мне растет нетерпенье, нарастает, я бы сказала, тревога.
Наконец, разглядела вдали маленький поезд,
который стоял, скрытый деревьями, и кондуктор,
облокотившись на дверь, курил сигарету.
Не бросайте меня, закричала я и побежала
через множество участков, через матерей и отцов -
Не бросайте меня, крикнула я, когда наконец подбежала к нему.
Мадам, он сказал, указывая на рельсы,
вы наверняка понимаете, что это - конец пути, рельсы дальше не идут.
Слова его были суровы, но глаза добры;
это придало мне настойчивости.
Но они идут в обратную сторону, сказала я, заметив,
как они прочны, словно предназначены для множества таких поездок.
Знаете, он сказал, у нас сложная работа: мы видим
много горя и разочарования.
Он посмотрел на меня и заговорил откровеннее.
Когда-то я был похож на вас, любил потрясения.
Теперь я говорила с ним, как с другом:
А вы, я сказала, так как он был волен уехать,
вы что же, не хотите домой,
увидеть город опять?
Здесь - мой дом, он сказал.
А город - он там, где я исчез.
* Сладость жизни (фр.)
Горе Цирцеи
В конце явилась я
Твоей жене, как
Подобает богине, в ее доме, на
Итаке, голос
Без плоти: она
Перестала ткать, повернула
Голову направо, налево,
Но, конечно, не было смысла
Искать зримый
Источник этого звука: ткать
Вряд ли станет она опять
Зная то, что она ныне знает. Когда
Увидишься с ней, скажи,
Что так прощается богиня:
Если я в ее сознанье навек,
Я буду и в жизни твоей навек.
Могущество
Цирцеи
Я никогда никого не превращала в свинью.
Иные люди - свиньи; я делаю их
Похожими и внешне.
Мне тошно от вашего мира,
Который за маской внешнего прячет нутро. Твои люди были
Не так уж плохи; беспорядочная жизнь
Сделала их такими. В обличье свиней
Под опекой моей
И моих дам, они
Сразу стали милей.
Затем я сняла чары, показав тебе свою доброту
И могущество. Предвидела,
Что мы могли быть счастливы здесь,
Как мужчины и женщины, если
Их нужды просты. Но в то же время
Я провидела твой уход,
Как твои люди мужают с моей помощью,
Отправляются в ревущее и больно бьющее море.
Думаешь, несколько слез расстроят меня?
Друг мой, любая волшебница в душе
Прагматик; тот, кто не видит пределов,
Не видит и сути. Если бы я хотела тебя удержать,
Держала б в плену.
Фантазия
Вот что я тебе скажу: каждый день
люди умирают. И это только начало.
Каждый день в похоронных домах рождаются новые вдовы,
новые сироты. Они сидят скрестив руки,
пытаясь решить, как жить в этой новой жизни.
Потом едут на кладбище, некоторые
впервые. Они боятся плакать,
иногда боятся не плакать. Кто-то, склонившись,
советует, что делать дальше, что может
выразиться в нескольких словах, иногда в том,
чтобы просто бросить комок земли в открытую могилу.
После чего все идут в дом,
который вдруг полон гостей.
Вдова сидит на диване, полна достоинства,
и люди подходят к ней,
иногда берут за руку, иногда обнимают.
У нее есть что сказать каждому,
благодарит их, благодарит, что пришли.
В глубине души она хочет, чтобы они ушли,
хочет вернуться на кладбище,
в палату, в больницу. Она понимает, что это
невозможно, но это - единственная надежда,
желанье вернуться вспять. Совсем чуть-чуть,
не к свадьбе, не к первому поцелую.
Луиза Глюк
(р. 1943) - современная американская поэтесса и эссеистка. Родилась и
живет в Нью-Йорке. Автор многих книг стихов. Поэт-лауреат США (2003).