Любить тебя
даже по смерти
Ты помнишь тот подозрительный дом, заселенный
какими-то унылыми зомби?
После поисков жилья, спанья на стульях
и в ваннах, после нескольких ночей
гостиничной грусти,
ты касалась пальцем его кирпича,
и он был теплым и грубым,
точно свиная кожа.
Помнишь того старика, что встретился нам на лестнице?
Прижавшись к стене, чтоб пропустить,
он замер, глядя нам вслед настороженными глазами.
Как он ловил каждый твой жест,
как он завороженно засматривался вверх,
покуда в потоках солнца и пыли
вспыхивали твои фарфоровые лодыжки,
горели твои сладкие колени.
Сержант, который вел его дело, спрашивал печально и растерянно:
- Ну как же так? Месяц! Прошел целый
месяц!
Вы что, не замечали, что он исчез, что его нет? Весь месяц?!
- Да ладно, - оправдывался я, - это был
лучший месяц в нашей жизни.
- Ну а запах? - не мог успокоиться
капитан. - Вы что, не замечали запаха?
- Да ладно, - не соглашался я. - Живые
здесь пахнут не лучше.
- Вы знаете, что он умер в постели? Прямо
над вами. Проел собой матрас,
стек на пол. Еще немного - соскабливали б его с потолка.
Такое невыразимое лето начиналось тогда за нашими окнами,
такие горькие новости передавали по государственному радио,
что если б я мог умереть, я бы умер под эти новости.
На выгоревших простынях, под. холодным небом.
Возьми мое серце, когда оно остановится, наполни
его надеждой, чтобы оно вновь забилось в твоих руках.
Что он говорил, глядя тебе вслед?
Что он мог сказать, увидев тебя впервые?
Любить тебя даже по смерти.
Я буду любить тебя даже по смерти.
Мы ждем ее, чтобы вылетать в воздух,
пробивая во тьме туннели и ямы.
Давай, старый зомби, двигай конечностями,
подпевай смерти, подыгрывай ей на
разбитом банджо,
пой о том, что ты знаешь лучше других.
Время над нами не властно, мы отгоняем его своим пеньем.
Наша любовь весело плещет в ладоши,
Каждый день поливая цветы
На наших могилах.
* * *
Вот я снова пишу о ней,
говорю о комнатах
и ее домашних разговорах
Вот я вспоминаю, что она
скрывала от меня,
что именно хранила меж страниц
антологий всех этих проклятых поэтов,
так старательно портивших
нам жизнь.
"Прошлым летом, - говорила она, -
случилось что-то с моим сердцем.
Оно начало дрейфовать, как корабль,
команда которого вымерла
от лихорадки.
Двигалось где-то в глуби моего дыханья,
подхваченное теченьем,
атакованное акулами.
Я ему говорила:
сердце, сердце, никакие паруса и канаты
не помогут тебе.
Созвездия висят слишком высоко,
чтобы можно было найти дорогу
Сердце, сердце,
столько мужчин
нанималось в твои команды,
столько их сходило в британских портах,
горько губя души
зеленым огнем алкоголя".
Так и я -
вспоминаю ее лодыжки,
за которые готов
был драться до крови,
и повторяю за ней:
сердце, сердце,
заболевшее лихорадкой,
поскорей выздоравливай,
иди на поправку,
еще столько жгучей любви нас ждет,
еще столько прекрасных трагедий
оживает нас в открытом море.
Сердце, сердце,
мне так радостно слушать,
как ты бьешься,
похожее на лисицу -
пойманную,
но не прирученную!
* * *
В чем твои грехи, женщина?
Кто станет считать швы на сумрачном фоне,
там, где вены медленно впадают в ладонь?
Кому придет в голову спросить дорогу
у тех неизвестных, чьими голосами ты разговариваешь во сне?
Кому хватит смелости стоять в твоем изголовье,
разглядывая, как под твоим горлом
выворачиваются разъяренные змеи?
В чем твои беды, в чем твои тайны?
Нельзя ничего скрыть,
нельзя возвратить утраченное.
Так зачем просить прощения у скелетов,
лежащих в саду
под кустами роз?
Но она отвечает: всегда
найдется кто-нибудь, кто напомнит нам каждую из утрат.
Всегда найдется кто-нибудь, кто не даст нам покоя,
вынимая из нашего тела страх, будто корни.
Уже близко осень. И по церквям
звучит медь пенья и голосов.
Всех христиан соединяют лики святых на иконах,
похожие на портреты в семейном фотоальбоме -
близкое и понятное нам с детства сияние сопровождает
нас в теченье всей жизни, самые близкие великомученики -
те, что вынимали тебе занозы из детской ладони.
О чем ты хлопочешь, женщина? Где твои мужчины?
Преданные и покоренные, гневные и шальные,
они повторяют твое имя, как название микстуры,
так и не облегчившей их страданий.
Луны, взрослевшие и умиравшие за твоим окном -
кто-то собирал их и складывал вместе,
как осенние луковицы.
Но она возражает: луны, которые умерли,
ничему научить не могут,
и погасшие звезды, как глаза филологов,
тщетно стараются пробиться
сквозь темень мира.
Ни света, ни пустоты, ни огней на реке,
ни имени, которое бы вспомнилось этой ночью.
Любовь - это умение перебирать камни в ночной воде.
Любовь - это умение смотреть, как все рождается.
Как умирает.
Как рождается снова.
* * *
Я вспоминаю голоса,
вокзальных кружево предметов,
и тьму, которая росла
между пекарен и буфетов.
И солнца сочный апельсин
размазывался по рубашке,
и выгорая, как бензин,
стыдливо прятался за башни.
Почуяв горечь на губах,
охотники и куртизанки
делили сахар и табак
как с вором вор на полустанке.
И старый подшивал торчок
нашивки, снятые с шинели,
и мягко тучи вдоль ручьёв
ползли на крымский перешеек.
И оглянувшись как-то раз
посреди грома и покоя,
внезапно вспомнил я о вас
и сам себе сказал такое:
что в этом остыванье воль
всем заправляет беспорядок;
что черной розой алкоголь
вам вырастает меж лопаток;
что каждого, кто ночью ждет
с товарняком бесшумной встречи,
по смерти только помянет
на сортировочной диспетчер;
что в миг, когда я отойду
за брызгами ночных приливов,
они прорежут пустоту
сигналами локомотивов,
и чьей-то почты багажи
возлягут в станционных залах
остры и жёстки,
как ножи,
как перец,
как смола на шпалах.
* * *
Полевые командиры,
чьи сердца
затянуло
туманом,
только и ждут, чтобы развиднелось в тумане.
Партизан до тех пор считается партизаном,
пока есть враг,
в тылу
которого
он партизанит.
Ваши длинные волосы, спадающие на лица
из-под черных беретов, и рваные ваши мундиры
треплет ветер,
как наливную пшеницу,
под которой лежат
перепуганные дезертиры.
Но каждой ночью является тень повстанца,
и кружит за окнами, как боевая химера,
и лежат на кожаном дне его ранца
нидерландский табак
и книжка Аполлинера.
- Ну что, комполка, листаешь ты беспокойно
молитвенник - почты ждешь?
Наклонившись поближе:
- Какая там почта, - отвечает полковник, -
Мне все равно никто не пишет.
Гибель эскадры
О том, что 85 процентов преступлений,
совершенных на бытовой почве,
совершены в состоянии алкогольного опьянения, знают все.
Всем известно, что среди преступников есть много
безработных - безработный имеет достаточно
времени, чтобы разобраться во всём
и прислушаться к голосу
своего сердца.
Сейчас вот жара упала на города
и в тёмные зрачки рабочих,
и что фактически происходит
в такую жару -
в такую жару мужчины, словно кальмары,
забиваются в глухие углы, заползают
во влажные норы.
Все страдают от жажды,
и что делать
в такую жару,
как не напиваться.
Поэтому всё происходящее можно назвать так:
безработные рабочие машиностроительных заводов
сидят по шашлычным и пьют горячий портвейн,
как матросы разбитого флота,
мечтая об
Атлантике.
Именно из-за этой катастрофической нехватки Атлантики
голоса их сердец постепенно срываются
и наполняются злобой.
Злоба моряков, которых лишили
возможности утонуть, вот что творится
с мужчинами в такую жару.
Они так порывисто выходят
из шашлычных
на раскалённые вечерние улицы,
что за ними сама по себе
вздымается большая волна,
скажем, волна преступности,
и обдаёт
ледяными
брызгами
панели города.
И измученные жарой безработные мужчины,
сдирая с себя белые майки и стягивая
на ходу чёрные ботинки, ныряют в эту
холодную волну,
прыгают в её спасительную влагу
и плывут,
плывут,
все дальше
и дальше
заплывая
за буйки.
* * *
Фабрики в дожде, как в печальной песне,
Пролетают дожди над мостами.
Там сама решишь, признаться им в болезни
или пусть живут, ничего не зная.
Сама, если захочешь, вернешься когда-то,
может, забудешь про все препоны,
сидишь, воспоминания перекатываешь,
как перекатывают пустые вагоны.
И размокшие рамы окон
похожи на тайники опустелые,
и дым ползет из трубы высокой,
как душа из остывающего тела.
И очень долго, как бы сквозь слезы,
Даль коридоров и верстаков сверлишь взглядом,
И знаешь ответы на все абсолютно вопросы,
которые тебе никто так и не задал.
Сергей Жадан
- украинский поэт, прозаик, эссеист и переводчик. Родился в 1974 г.
в Старобельске Луганской области. В 1996 году закончил
Харьковский национальный педагогический университет имени Сковороды.
Кандидат филологических наук. С 2000 по 2004 г. - преподаватель кафедры
украинской и мировой литературы ХНПУ. С 2004 г. занимется только
писательством. Автор более десяти поэтических книг и нескольких
романов. Живёт в Харькове.