"ОКНО" № 13 (16) | Проза

Мы опаздывали и бежали по узким улочкам Хургады, пробираясь вглубь, в старый город. На нас смотрели с недоверием и опаской. Куда и зачем несутся две молодые женщины, одна совершенно белая, рыжеволосая с десантом веснушек на молочных щеках, другая - смуглолицая с чёрными маслинками глаз и фиолетового оттенка губами (разглядеть что-то ещё во внешности моей спутницы под её многослойной одеждой было невозможно). Бегут в середине дня? Когда и муху-то отогнать лень, разве что отсидеться под кондиционерами местных магазинчиков и снова в море.
  Прохожие, которые при нашем скоростном приближении машинально прижимают к себе сумки, - это русские. Их тут большинство и их можно понять: налёт с разгона - самый распространённый вид кражи в России. Есть ещё итальянцы, предпочитающие в это время года дешёвые курорты Египта. Есть немцы, особенно много одиноких немолодых немок. Индийцы и пакинстанцы, спасающиеся здесь от изнуряющей жары перед сезоном дождей. Но в основном - русские. То есть русскими тут, конечно, называют и украинцев, и белорусов, и казахов, и татар, и чувашей, и грузин, в общем, список этот известный, худо-бедно отмежеваться от него сумели пока только прибалты.
  Моя подруга Хумрут потомственная каирская арабка, лишь щелкает языком и говорит по-русски: "ничего, ничего, успеем". Русский язык, который по воле шутницы-истории объединил столько ментально и культурно разных народов бывшего СССР, и который теперь многие пытаются принудительно забыть, в Египте также популярен, как английский, а возможно, русский распространён здесь даже немного больше.
  После революции эта тенденция только усилилась: запрет на работу в Египте для иностранных граждан вынудил египтян учить языки своих работодателей, и первые в этом списке многонациональные русские туристы.
  Здесь возникал отдельный вопрос, зачем это я так бегу на собеседование, - а бежали мы с Хумрут именно по поводу моего устройства на работу, - если в широких штанинах моих индийских шаровар всё ещё лежит красный паспорт с двуглавым орлом?... Впрочем, об этом чуть позже.
  - Что сказал полицейский? - спрашивает Хумрут на бегу.
  - Отпустил, - отвечаю я, не сбавляя темпа.
  - Просто так? - она недоверчиво глянула в мою сторону, но мы так скачем, что встретиться глазами невозможно.
  - Вроде того.
  Хумрут лишь мотает закутанной головой, как будто укоризненно. Но к кому относился этот немой упрёк разобрать было трудно. Скорее всего, всё-таки ко мне, разине-иностранке, ввязавшейся в сомнительное дело, да ещё и за два часа до важной встречи.
  Хумрут - типичная восточная девушка из большого восточного города. Закончила каирский университет и стажировалась в России, в Казани на курсах медицинского и спортивного массажа, где мы с ней и познакомились. Я преподавала русский язык в её группе, и теперь машинально отметила, что форму простого будущего времени "успеем", моя ученица применила правильно, не заменив её более понятной для арабского языкового мышления "будем успеть" или "будем успевать". Закончив своё образование, Хумрут устроилась массажисткой в сеть государственных отелей, что считается не просто хорошей работой, а удачей, как здесь говорят "вахам де Ля ля", что значит "Хвала Аллаху", ибо такие должности в Египте отыскиваются не без его помощи.
  Большинство каирских студенток внешним видом не отличаются от европейских: шорты, майки, юбочки и сарафанчики. Всё это, конечно, заменяется на хиджаб, никаб и паранджу с чадрой, когда девушка едет к родителям в деревню. Но семью моей подруги религиозной назвать трудно.
  Родители Хумрут живут в Каире. Отец - врач. Мать - светская женщина с высшим образованием, хотя и домохозяйка. В Казани на курсах я всегда видела студентку Хумрут в джинсах и свитерах, летом она разгуливала в шортах и никогда не прикрывала свои великолепные чёрные волосы с синеватым отливом.
  Это была первая группа, в которой я вела занятия как преподаватель, а не как практикантка. Всего пять студенток, и со всеми мы до сих пор поддерживаем отношения. Первая группа всегда особенная, всегда больше, чем группа, поэтому я знаю про них всё: откуда они, кто их родители, за кого пойдут замуж, о чём мечтают, почему Хосни Мубарак был нехорош, и почему после него стало ещё хуже. Ученики-иностранцы - это особый тип контакта. Это не просто учёба - это преодоление немоты в одном из параллельных миров. Поэтому каждый ученик-иностранец как будто немного ребёнок.
  Про свою каирскую жизнь Хумрут рассказывала не раз,  так что, когда она встретила меня в аэропорту Хургады, закутанная на манер капусты, я решила, что это часть имиджа - униформа для жаждущих экзотики туристов. Однако я ошиблась.
  Хумрут и сейчас была в традиционном мусульманском платке, закрывавшем лоб, уши и частично щёки, в свободном платье в пол и в длинном верхнем халате с ложными рукавами. Вся эта длиннота обвивала её ноги, стреноживая наше передвижение.
  Как выяснилось, Хумрут собиралась замуж. Издревле здесь считалось, чем белее и чем неприспособленнее к жизни женщина, тем более благородно её происхождение. Отъедьте двадцать километров от Каира, Александрии или той же Хургады и там всё как сто-двести лет назад. Но в больших городах, осаждаемых туристами, нравы уже почти европейские. Быть к свадьбе как можно белее - это шик, оставшийся от той наследной деревенской традиции, которая тянется одной из множества нитей, прочно соединяя прошлое и настоящее Востока. Европейцы или россияне, плохо знакомые с историей этих мест, называют всё это "загадочным Востоком". В своё время Хумрут очень удивилась этому определению.
   Если всё-таки искать параллели, то в жарких мусульманских странах побелеть к свадьбе, это что у нас сбросить к торжественному дню десять-двенадцать килограмм или нарастить волосы сантиметров на тридцать.
   "Та́кси", - зазывает многочисленная орда работников местного транспорта. "Ла-а, шукран", - хором отвечаем мы и таксисты моментально теряют интерес, признавая в нас обеих, каких уж есть разных, - своих, местных. Всё-таки язык - главный идентификатор. Лэнгвидж-контроль.
   - ... ты слушай, но не верь, - Хумрут на бегу проводит инструктаж. - Главное - не слушать, главное - смотреть. Ты для него - большая удача. Ясир давно ищет учителя для своего персонала. Но после революции русские уехали. Остались только те, кто замужем или женился здесь. Он платил им. Приходили разные русские женщины, но нет результат... результаты, результата... - она, косит чёрный глаз и по студенческой привычке считывает с меня правильный ответ. - Дорого, а результата нет.
   "Ещё бы, был результат", - думаю про себя.  Одно дело русскому языку будет учить жена Мохаммеда из соседней лавки, другое - профессиональный преподаватель по методике РУДН, того самого знаменитого Университета дружбы народов, говорящий по-английски и в достаточной мере по-арабски. Обычно я пользуюсь методикой с минимальным участием родного языка или языка посредника, но в самом начале без арабского или хотя бы английского всё равно никак. Как объяснить сложную русскую грамматику, если не отдать дань уважения сложности арабской? Наши языки - это единственное доказательство реальности нашего мышления, реальности нас всех вместе взятых, а также взятых по отдельности, hоmo sapiens. Человек думает и потому он говорит. Подметить эту разницу в мышлении и говорении у разных народов - это и есть моя педагогическая задача.
 Хумрут стрекочет бегло, почти без ошибок, придавая мне уверенности в себе. Тем не менее, я страшно волнуюсь. Устраиваться на работу нелегалом - всегда социальный риск, а главное - риск финансовый. То-то Ясир, владелец русской гостиницы (то есть ориентированной на русскоговорящих постояльцев), сейчас поторгуется по славной арабской традиции.
  - Араб - это чистый нерв, - продолжает моя спутница, хватая ртом горячий воздух, который пахнет морем и разогретым асфальтом, смешивается с запахом кофе, наполняется сладким обморочным ароматом корицы или благоухает лотосом, в зависимости от того, возле какой лавки ты делаешь вдох. - Араб очень эмоциональный. Вот ты говоришь "загадочный Восток"... Нет! Нет загадочный. Восток - это чистая эмоция. Это такой... этот... - Она пытается вспомнить слово и даже произносит его по-арабски, но я не знаю перевода. - Когда маленький... когда ребёнок ничего не знает о жизни, о людях и всем верит. Как это?
  - Наивность, - догадалась я.
  - Да, араб - это наивность.
  - Ничего себе, наивность! - восклицаю, вспомнив, как всего пару дней назад мне продали на местном базаре три платка по цене одного, с той лишь разницей, что рассматривала я платок хлопковый, а продавец запаковал три таких же, но синтетических.
  - Это не обман, - улыбается Хумрут. - Ты сама обманула себя. Не могут три хороших платка стоить как один. Он показывал тебе другой платок.
Как бы обидно не было, но спорить тут было не с чем. Она видела мой позор - продавец действительно говорил о другом платке. "Смотри, а не слушай", - что тут ещё добавить?
  - Наивность, всегда наивность, - говорит она и вдруг останавливается, оглядывается по сторонам. - Мохх-аа-ммед! - кричит по-бабьи надтреснуто и задорно. Я и не догадывалась, что тихая интеллигентная Хумрут так умеет.
  Во французском языке с началом новой миграционной политики, направленной на толерантное отношение к выходцам из северной Африки, появилось выражение "араб на углу". Ещё недавно мои ученики-французы тщетно силились объяснить мне, что это значит.  Из их возмущённых прононсов я поняла, что имеется в виду что-то криминальное, вроде того, что араб стоит на углу и кого-то поджидает. Сегодня всё наконец прояснилось.
  Так случилось, что в отношении арабского языка и арабской культуры до вчерашнего дня я оставалась совершенным образцом кабинетного учёного. Язык я изучала по учебникам и книгам, а культуру - по его носителям, то есть - по моим ученикам. Но сейчас, пробегая по улицам Хургады, я поняла, что "араб на углу" - это выражение буквальное и даже с элементами некоторого преуменьшения. Арабы тут действительно на каждом углу, и они действительно поджидают, но только не с разбойными, а с вполне себе честным намерением хорошенько поторговаться и кому-нибудь чего-нибудь продать.
  От крика Хумрут в дверях одной из лавок появилась голова, обвязанная клетчатым платком на манер банданы. Морщинистое личико то ли араба,  то ли арабки.
  - Брат жены. Дядя кузен, - поясняет моя спутница, из чего становится ясно, что это всё-таки араб, к тому же приходящийся моей подруге довольно близкой роднёй.
  Они заговорили по-арабски, а я в очередной раз поражаюсь, как мгновенно здесь сворачивается  и разворачивается время. Туристическая Хургада ещё жила по европейскому времени: по асфальтовым улицам мы бежали, торопясь к конкретному часу и конкретной минуте. Здесь же, ближе к старой части города, где между лавочек и двухэтажных блоковых недостроев всё чаще проглядывали округлые иглистые бока саманных дувалов, за которыми прятались жилые мазанки, мы уже как будто и вовсе не торопились. Кстати, слово "мустаадж'иль", что в переводе значит "торопиться", имеет в арабском языке очень негативное дополнительное значение. Никогда не говорите арабу в ответ на его приглашение "я тороплюсь". "От намаза до намаза времени много", - ответит он традиционной поговоркой и, улыбнувшись, предложит чаю. Лучше скажите ему "бокра", что значит "завтра". Это "завтра" может длиться и день, и неделю, и даже год, как вам угодно, но в отличие от "я тороплюсь", это вовсе не обидно, а даже наоборот.
  Но сегодня мне очень хотелось напомнить Хумрут про "мустаадж'иль" и необходимость иногда поторапливаться. Почему именно сейчас нужно вызывать этого Мохаммеда, будь он ей трижды кузен? Кстати, сам Мохаммед тоже никак не мог понять, чего от него хочет родственница. Он лишь щурился и качал тяжёлой сонной головой. Здесь говорят, "был с головой гепарда", то есть в совершенном сомнамбулёзе, что в три часа пополудни являлось вполне себе логичным. Но Хумрут не отступала, продолжая что-то втолковывать. "Мелькек телефона", - разобрала я и вдруг поняла, что насчёт "мустаадж'иль" погорячилась.
  Моя сим-карта давно заплутала в кредитных дебрях, а телефон Хумрут оповещал о своём бессилии жалобным пищанием из шарпеевских складок её наряда. Поэтому в лавке у дяди, или кем он там ей приходился, она просила телефон, чтобы позвонить Ясиру и предупредить, что мы задерживаемся.
  Родственник наконец понял смысл просьбы, но телефона не дал, а побежал куда-то вон из лавки.
  - Сейчас принесёт, - перевела дыхание Хумрут. - А что тот официант? - она снова вернулась к жуткому инциденту из-за которого сдвинулись наши сегодняшние планы.
  - Жить будет, - выдохнула я, присаживаясь на табурет у двери. - Просто сама ситуация...
  - Да, кошмар, - прошептала она, но развить мысль не успела, так как родственник вернулся, держа в руке старую Нокию.
  Пока Хумрут объяснялась со своим другим родственником, ибо, Ясир, владелец гостиницы для русских тоже явился частью этой большой семьи, Мохаммед устраивал чай. Здесь в лавке имелся и электрический чайник, и набор чашек с блюдцами, и несколько видов заварки, и сахар, и даже какие-то пастилки, и орешки в сахарной пудре.
  В лавку вошли две немолодые женщины и остановились у витрины с каирской бижутерией. По каким-то неуловимым признакам я сразу признала наших, причём не просто русских, которых безошибочно видно в любой стране мира, а именно земляков: это были женщины из Татарстана. Их речь подтвердила предположение.
  - Я из Казани, - представилась я, и они, просияв, благосклонно ответили: "Мы из Мензелинска". Пусть я никогда не была в Мензелинске, но от самого слова повеяло родиной.
  - Чай? Какой чай? - засуетился вокруг женщин Мохаммед, который учуял начало хорошей беседы и, радостно изгибаясь, указывал женщинам путь к столу.
  Но они стояли твёрдо, и когда одна уже занесла ногу над порогом, Мохаммед воскликнул: "Чай!"
  - Чай! - на его лице отобразилось неподдельное отчаяние. - Бисплатна! Только чай!
  - Почему русские никогда не пьют чай? - жалобно обратился он ко мне по-арабски.
  - Чай эчэбез?! - поделилась я большей частью своих знаний о татарском языке, но этого было достаточно, чтобы женщины, остановились, повернулись.
  - Тогда мы должны будем что-то купить, - смущённо пробормотала одна, а вторая убеждённо замотала головой. - Нам здесь ничего не нужно.
    - Садитесь, - говорю я, вспоминая уроки моих учениц. - Это традиция.    Гость ничего не должен. Сейчас вы не покупатели, а гости.
  Все делают по паре глотков, довольный Мохаммед ведёт вежливую светскую беседу на смеси русского и английского, а Хумрут ёрзает на нижней полке для товара, где примостилась с изяществом длиннолапых проворных египетских кошек: её гложет любопытство, но она не смеет нарушить церемонию, не позволяет себе прервать старшего мужчину.
  Когда сегодня в ресторане вызвали полицию, она выскочила на улицу и побежала к какому-то очередному родственнику, работающему неподалёку. Родственник - уважаемый человек, владелец крупного магазина. По мнению Хумрут, в его власти было помочь. Но родственника она не застала, только разрядила телефон и вернулась остекленевшая от ужаса, когда я уже выходила на улицу живая невредимая и свободная. Да, любопытство Хумрут было раззадорено.
  Женщины всё-таки не смогли уйти просто так: купили по магнитику на холодильник, даже не торговались, только раздосадовали Мохаммеда. Я их понимала - они чувствовали себя обязанными за угощение. Мы так не привыкли.
  "Глупец тот, кем управляют", - сказал лавочник и брезгливо бросил их фунты в круглую миску у кассы.
  Хумрут пересела поближе и скороговоркой рассказывала родственнику как два часа назад мы зашли перекусить в небольшой рыбный ресторанчик в районе старого рынка. В зале сидело всего пять человек, все местные - для туристов ещё слишком рано: в это время туристы прячутся по отелям. Тихо, звуки отсечены добротными оконными рамами, жужжит кондиционер. И в этой тишине вдруг раздаётся пронзительный, многоаккордный звук рушащегося стекла. Напуганные местными новостями, мы растеряно таращимся на окна: какое из них?    Однако к нашему облегчению это всего лишь официант: поскользнулся на влажном кафеле и растянулся между столами вместе с подносом, фужерами и двумя тарелками. Смешно подтягивая по-лягушачьи расползающиеся ноги, парень пытается подняться, одновременно шарит руками в поисках осколков, снова растягивается, и в тот же миг на него налетает солидный мужик - белый верх, чёрный низ - и, ни слова не говоря, начинает дубасить его ногами, целясь в лицо.
  Возможно, кто-то что-то говорил или кричал, но я не помню. Помню только несколько замедленных кадров беззвучного боевика. Начищенный остроносый ботинок, врезается в мягкую щёку, открывает беспомощно вываленный красный язык, ряд белых зубов. Кровь, эффектно капает на белый кафель. Кровяной узор быстро увеличивается. С моей руки взлетает тарелка для пиццы и, плавно вальсируя, трескается об голову солидного мужика. Мужик застывает, его белый верх медленно покрывается каплями, такими же эффектными, как капли на кафеле. Вот и вся история.
  Мохаммед щелкает языком и о чём-то думает. "Гафар жадный, хуже собаки", - наконец выговорил он, видимо, имея в виду белый верх, чёрный низ.
  Выполнив церемонию чаепития, я тороплю подругу, и мы покидаем счастливого Мохаммеда, который обзавёлся, возможно, лучшей за этот сезон историей. Само собой он на нашей стороне. Общаясь со своими арабками я выяснила, что на Востоке нет понятия унижения ради денег - у кого динар, тот и главный. Но откровенная и бессмысленная жестокость здесь презренна.
  Ясир встретил нас в своём личном кабинете. Его гостиница довольно большая даже по местным меркам - это целый городок на первой линии у моря, недалеко от города. Мой возможный работодатель ещё довольно молод - ему не больше сорока. Его чёрные глаза влажно блестят. Он обнимает Хумрут, а со мной по-европейски здоровается за руку, подвигает стул и вообще всячески галантен - признак хорошего образования. Судя по его безупречному английскому, это какой-то европейский университет.
  - Слышал, сегодня какая-то летающая тарелка приземлилась прямо на голову Гафара, - задорно улыбается Ясир, открывая крупные ровные зубы.
  - Твоя слава идёт впереди тебя, - кивает мне Хумрут.
  - Неопознанная летающая тарелка, - в тон Ясиру отвечаю я, чем вызываю его звонкий радостный смех.
  - Как вы ушли? - спрашивает владелец отеля и его лицо моментально принимает выражение искренней озабоченности, демонстрируя по-южному лёгкую пластику.
  - Собственно, без проблем, - жму плечами, надеясь, что он не заставит меня выражать своё отношение к произошедшему. - Полицейские отпустили меня, как только увидели туристический паспорт. В ресторане были люди из числа местных, они рассказали, как всё произошло.
  - Никто не хочет суда с русским туристом, - добавила Хумрут.
  - Кошмар, кошмар, - задумчиво цедит Ясир, однако ясно, что он завёл разговор о летающей тарелке и моём чудесном освобождении не ради того, чтобы поговорить о местных нравах.
  - Российский паспорт - это хорошо. Тебе повезло, - Ясир замолчал и прищурился. Минуты две он разливает  чай для нас троих и угощает шоколадом, но я чувствую, что торопить разговор не нужно. Наконец он резюмирует. - Туристу с российским паспортом в Египте открыты любые двери, но вот работать с ним будет непросто.
  - Если заранее, конечно, не договориться, - отвечаю я, одаривая Ясира милой улыбкой.
  Договорённость между мной и родственником Хумрут была достигнута ещё два месяца назад. Наши интересы сошлись: Ясир нуждался в скоростных курсах русского языка для своих сотрудников, а я - в работе на четыре месяца, пока в Казань не приедет очередная партия иностранных студентов. Родной университет предложил мне на это время половинную зарплату за какое-то административное чего-то делание, но этот вариант пришлось отвергнуть. Имя моей разборчивости было - кредит. Покупка машины, пенсионеры-родители и внезапный отъезд  французских студентов на два месяца раньше запланированного срока - гремучая смесь ингредиентов, которая может заставить белую женщину махнуть летом на заработки в Африку.
  - Да о чём же тут договариваться? - так же мило улыбается Ясир. - Комната для вас в моем отеле готова. Море - вот оно. Еда - за мой счёт. Чтобы так пожить две недели у вас в России люди год работают.
  - Это всё отлично. А какая зарплата?
  - Конечно, зарплата! -  лицо отельера мгновенно принимает серьёзное выражение. - Вас здесь не обидят. Я плачу четыреста долларов за каждый месяц. Четыре месяца - итого - тысяча шестьсот долларов.
  - Сколько? - восклицаю я, деревенея от ужаса.
Хумрут предупреждала, что торга не избежать. Отправляясь в арабскую страну, я относилась к торгу как к элементу местного климата, и даже разучила парочку приёмов, но к такой откровенной наглости я готова не была.  Ясир закинул ногу на ногу, закурил и улыбнулся картинно, вежливо, как будто позировал для обложки разговорника по деловому общению:
  - Это не больше и не меньше, чем в любом российском вузе, в котором, насколько я знаю, на эти четыре месяца для вас места не нашлось.
  - У меня кредиты больше, - рассеяно бормочу я и понимаю, что язык мой враг мой, вернее, лев, который меня разорвёт, если снова применять аутентичное сравнение.
  Глаза Ясира хищно сверкнули.
  - Кредиты взять всегда проще, чем отдать. - разглагольствует этот жулик. - А Египет страна небогатая - здесь и за двести долларов работают по двенадцать часов. Но к вам это, конечно, не относится, речь идёт лишь о пяти-шести часах в день. Во всём остальном вы имеете четырёхмесячный отпуск на хорошем морском курорте.
  Я упёрлась взглядом в его глянцевую улыбку, которую он использовал на манер визора на мотошлеме, и отчётливо осознала, что заикаться о прежних договорённостях бессмысленно. Конечно же он помнил и про личные гарантии, и про честное слово, и про изначальную сумму. "Только не паниковать", - подумала я и тут же запаниковала.
  - Ясир, - говорю я, стараясь казаться хладнокровной. - Я соглашусь, что за эти деньги преподаванием с удовольствием займётся какая-нибудь Наташа родом из под Киева, которая в восемнадцать лет выскочила замуж за вашего бармена, - на этих словах Хумрут крякает, но я даже не смотрю в её сторону: теперь не важно, кто сдавал карты, игра началась и ход за мной. Я набираю воздуха и продолжаю, глядя ему прямо в глаза. -  Но ведь вы хотите, чтобы через три месяца ваши менеджеры заговорили. Я это обещаю. А вот Наташа за это время в лучшем случае обучит их десяти фразам из разговорника...
  - А мне большего и не надо, - хитро щурится Ясир, видимо, рассчитывая добить меня этим аргументом.
  - Ха! - восклицаю я. - Хорошо! Выучить разговорник может и верблюд. А вы уверены, что туристы выучат тот же самый разговорник?
  Торг был в разгаре. Ясир закатил глаза с выражением "за кого вы меня принимаете", и тут же изобразил улыбку, слаще которой могло бы быть только американское мороженное.
  - Хорошо, сколько вы хотите?
  - Полторы тысячи в месяц, - называю цену первоначальной договорённости, которую мы выставили с учётом того, что за перелёт плачу я сама.
  - О, Аллах, ты это слышал?! - обращается Ясир к витиеватой люстре с фальшивой позолотой и энергосберегающими лампочками. - Девушка, вы хотя бы приблизительно представляете себе, на что тут готовы за полторы тысячи долларов?
  - Ясир, я не очень представляю, кто на что готов в Египте, но я назвала вам свою реальную цену, и, кстати, назвала её отнюдь не впервые. Все условия мы обговаривали по телефону.
  - Но я не сказал что мы договорились! - с торжествующим видом говорит отельер, будто он только что выманил медный кумган у самого Хаджи Насретдина. - Я сказал, что мы договоримся! Смотрите, море, еда, комната, бесплатный бар и свежевыжатый сок каждое утро - это чего-нибудь да стоит! А стоит это, между прочим, сорок долларов в день. Итого тысяча двести долларов в месяц. Плюс четыреста долларов, которые я вам обещал - получаем тысяча шестьсот долларов в месяц. Только ради вашей красоты! Это даже больше того, что вы просите.
  Меня бросило в жар: по его словам всё выходило правильно. Если его расчёты изначально включали в себя оплату моего проживания... Могли ли мы с самого начала понимать друг друга по-разному? Я вспомнила про три синтетических платка и замечание Хумрут о том, как я сама себя обманула. "Боже мой! Боже мой!" - я уставила глаза в пол, будто собираюсь с мыслями, на самом деле я изо всех сил старалась проморгаться и скрыть выступившие от отчаяния слёзы. Представилось грустное лицо матери, которая как всегда промолчит, покорно сглотнёт и совсем перестанет класть мясо себе и отцу, чтобы великовозрастная дочура с непонятной личной жизнью и смутными карьерными перспективами имела силы таскаться на работу.
  "Что ж, уважаемый, раз я могла тебя не так понять, то и ты мог немного ошибиться в свою пользу. Посмотрим, кто кем станет управлять", - думаю я и изо всех сил изображаю беззаботную улыбку:
  - Ясир, я не настаиваю. Если номер в вашем отеле столь дорог, то я с удовольствием найду квартиру в городе. Если честно, то я не привыкла жить в таких шикарных отелях, а как раз сегодня мне предлагали чудесную однокомнатную на второй линии за сто пятьдесят долларов в месяц. Это, конечно, грабёж, но думаю, что за сто двадцать мы вполне договоримся. Поэтому, выплатите мне мои полторы тысячи вместо ваших тысячи шестиста: и вы сэкономите, и я своё получу. Всем будет лучше.
  Вместо ответа Ясир нагибается и, пробыв секунду под столом, тушит сигарету, которую, как оказалось, выронил из рук. "Неужели от моих слов?" - пронеслось в голове, но я боюсь в это поверить.
  - Думаю, в городе вам будет не так удобно, как у меня, - улыбаясь ещё шире, выдавливает Ясир и решительно добавляет: - Шестьсот долларов в месяц и полный пансион.
  "Не слушай, смотри!" А посмотреть было на что. Глаза владельца отеля бегали, пальцы всё ещё плющили в пепельнице вонючий окурок, а сам он весь поджался, как будто собирался прыгнуть, только было не ясно куда - ко мне, через стол или от меня, к двери.
  - Всё понятно, - говорю я разочарованно, извлекаю себя из кресла и направляюсь к выходу, не глядя ни на Хумрут, ни на её родственника.
  Конечно, я читала, про настоящие восточные торги на рынках Багдада, Тегерана или на Хан-эль-Халили в Каире, когда продавец и покупатель по несколько раз выбегают из лавки, пререкаются, поминают друзей, родственников и самого Аллаха, получая удовольствие как от хорошего покерного блефа, совмещённого с эстетским восторгом от театрального действа. Восточный торг. Восторг. Но я в тот момент не играла и от восторга была далека. Во всяком случае, я чётко представила себе небо, самолёт и русскую девушку на ступеньках трапа. Потом представила русскую девушку в соседнем отеле - ведь не у одного же Ясира здесь нехватка русскоговорящего персонала...  А может быть, это и была настоящая игра - только ставки в ней оказались крупнее, чем я ожидала, а потому включилась где-то уже засевшая в генетической памяти система Станиславского с его незабвенным "не верю" и принципом проживания образа в предлагаемых обстоятельствах. Во всяком случае, я себе в тот момент верила на все сто.
  - Вы настолько уверены в своей методике, что легко швыряетесь такими предложениями? - слышу совсем рядом и чувствую, как Ясир осторожно берёт меня под локоть и легонько тащит от двери назад в комнату.
  - Спросите у Хумрут. Были ли у неё трудности с языком в России после моего курса?! - обиженно отвечаю я, отдёргивая локоть.
  - Я смотрю, вы-то в Египте ориентируетесь без труда, - парирует бизнесмен, бросив на племянницу строгий взгляд.
  - И что, действительно интенсивный курс? - сдвинув брови обращается он уже к Хумрут, которая, видимо, с его точки зрения, занимается сейчас тем, что обирает родного дядю.
  - Интенсивный, - тоненьким голоском подтверждает Хумрут, съёжившаяся где-то в недрах своего национального наряда.
  - Сколько времени тебе понадобилось, чтобы заговорить? -  выпытывает Ясир.
  - Где-то три месяца, - врёт Хумрут, на самом деле она заговорила через два, но уж очень взыскательно глядит на неё дядя.
  После этого открытое соревнование между мной и работодателем в том, кто окажется у руля, а кто окажется глупцом завершилось, и началась собственно предметная часть торга.
  - Восемьсот долларов, - говорит Ясир без какого-либо выражения на лице.
  - Ясир, это не серьёзно, - отвечаю я, делая шаг к двери.
  - Больше девятиста я платить не могу. Столько получает мой наёмный директор. Меня просто не поймут.
  - Хорошо. Тысяча двести, плюс проживание.
  - Девятьсот.
  - Тысяча сто.
  Ясир зажмуривает глаза, всем своим видом демонстрируя, что кинжал алчности, который в него сейчас вонзили, не метафорический, а самый настоящий булат дамасского производства:
  - Тысяча, - больше, правда, не могу, говорит Ясир как будто в полном изнеможении.
  - Хорошо, - соглашаюсь я, и чеканя слова, вновь обозначаю условия, чтобы уже больше никто не пожаловался на то, что желание "халявиата", то есть по-арабски сладостей, а по-нашему халявы, застило кому-то глаза и уши. - Итак. Зарплата - тысяча долларов в месяц. Живу я в вашей гостинице, в хорошей комнате с кондиционером. Еда - всё включено. Относятся ко мне не хуже, чем к другим туристам. Работаю - пять часов в день плюс час - проверка письменных заданий. Остальное - моё личное время, куда, в частности, входит подготовка к следующим занятиям, между прочим. Оплата перелёта - на вас, Ясир.
  - Обратно полетите регулярным рейсом до Москвы. Я устрою, - отрезал бизнесмен, и я поняла, что дорожные расходы мы поделили пополам.
  - Ну, ладно. Пусть будет так.
  Пустые чайные чашки уносит помощница, Ясир делает знак и место чашек занимают стаканы с соком. Сам же отельер, откинувшись в кресле, являет собою эталон арабского счастья, который в Палате мер и весов мог быть назван "сбил цену на треть".
  Ясир вручает мне на изучение текст контракта, а сам подсаживается к Хумрут и говорит с нею по-арабски:
  Она замужем?  
  - Она понимает по-арабски, - отвечает  Хумрут, но я не подняла головы, делая вид, что углубилась в чтение.
  Ясир усложняет конструкцию и переходит на шёпот:
  - Женщина, которая тарелкой способна пробить голову взрослому мужчине обязана хорошо торговаться, да? Где она научилась?
  Верная Хумрут тихо смеётся и молчит, плотно сомкнув строй женской солидарности. Правильно, пусть отельер помучается. Надо будет, я сама не без языка.
  Однако Ясира распирает. В руках он держит книгу с уникальной авторской методикой, над которой мы с коллегами работали несколько лет. Книгу мы издали в университетской типографии, большого качества ждать не приходилось, - газетная бумага, кустарные иллюстрации, чёрно-белые фотографии достопримечательностей, которые напоминали походный иконостас гашековского фельдкурата Каца, где изображения святых легко было спутать с поездом, который въезжает в крытый вокзал. Правда, в отличие от проповедей фельдкурата методика работала и без красочных картинок. Российский преподаватель не обращает внимания на такие мелочи.
  - Что это? - спросил Ясир, указывая на книгу.
  - Учебник, - отвечаю я, приметив боковым зрением, что отельер по привычке переворачивает книгу форзацем.
  Там была моя фотография, с которой Ясир внимательно сверяет оригинал и на всякий случай уточняет у Хумрут на арабском:
  - Это она написала?
  Хумрут кивает:
-  Я тоже по этому учебнику занималась.
- Кажется, я заполучил финик вороны?! - то ли спрашивает, то ли констатирует Ясир, выражение лица которого выражает лёгкое недоумение. Возможно, это объясняется необходимостью составить слова "женщина", "учебник", "писать" в повествовательное и при том неотрицательное предложение, а, может быть, теперь, когда мы ударили по рукам, он просто пытался понять, что перед ним вообще за фрукт.
  "Заполучить финик вороны", - так говорят про того, кто приобрёл ценную вещь, так как ворона всегда выбирает лучшие финики. Известно, что письменный арабский сильно отличается от разговорного. Выражение про финик вороны из литературного арабского, в речи встречается редко, и Ясир, конечно, уверен, что такие тонкости его родного языка иностранке не известны. Мне же, изучавшей арабский в тиши библиотек, показалось, что я всё-таки продешевила. Впрочем, это и есть восточный базар - никогда не известно, кому подложат финик, кому наставят фиников, а кому достанется финик вороны.




Татьяна Шахматова родилась в 1981 г. в Казани. Окончила филологический факультет Казанского государственного университета, кандидат филологических наук. Живёт в Казани, работает в Казанском приволжском федеральном университете, занимается научно-исследовательской работой в области современной лингвистики. Публикуется в журналах "Идель" (проза, драматургия), "Казань" (эссеистика, проза), "Октябрь" (проза), "Современная драматургия" (критика).