"ОКНО" № 13 (16) | Проза

Экс-АН-ПРОВАНС

                                                                     Нужно научиться выслеживать свет.
                                                                                             Балтюс. Воспоминания
 

Воспоминания шли снегом, из них повторялись три.
     Во-лё-Викон.
     Мурмелон.
     Прованс, где-то под Эксом. Кавайон? Апт?
     Дорóги, готические галереи платанов и тополей, свет, источаемый и истончаемый, проникающий сквозь витражи листвы. Мысленный снег не мешал настоящему солнцу, образуя покров, под которым менялись времена года, были возможны осень, сумятица весенних запахов и даже летний пастис.
     В последний раз я посетил Экс, оказавшись в Марселе по приглашению фирмы, занимавшейся утилизацией старых ситаров. Выступавшие из-под песка на всём протяжении пляжей Лионского залива калабасы шестидесятых круглились священными боками мемориалов эпохе повального увлечения рагой Яман. Каждый прилив обнажал новую находку; купальным сезоном 1998 года их было уже порядка 470. Региональные власти не поскупились на средства для экологических разысканий, однако быстро выяснилось, что существует лишь единственный специалист по данной проблеме. Точнее, специалистка. Она-то и жила в Экс-ан-Провансе.
     На этот раз я ехал туда из Парижа. Добравшись за пять часов до Лиона, я решил пообедать и отдохнуть. Конечно, на протяжении всего пути я не переставал думать о незнакомке, назначившей мне встречу. В том, что это была именно она, а не он я почти не сомневался: холостые мужчины весьма чувствительны к эпистолярной стилистике, особенно когда отношения лишь завязываются.
     Связная Покоева, связная Покоева, билась бабочкой мысль. Что она должна передать мне, с кем свести? Или на ней цепочка закончится, и я вступлю с ним в прямой контакт? Дом в нижнем правом углу заката - возможно, мастерская, где вытачивают львиные зевы. Просторный зал, у стен которого отдыхают станки в предвкушении завтрашней работы. В центре три кресла. Только он, я и муза архитектурного экфрасиса.
     Он одет в тёмно-синее, скорей - небольшого роста, но с таким пронзительным, всезнающим взглядом, что кажется лемурийцем.
     У неё на коленях альбом с видами безымянного города.
     Пакгаузы, поребрики, брандмауэры.
     Парадные, балясины, архитрав.
     И бидермейер, бидермейер!
     Если коснуться образа рукой, то он приобретает ещё одно измерение, раздвигает колоннады и галереи, впускает в себя. А там! Сокровенное зодчество души, градостроительные подробности, к которым не подобрать названия, разве что - очень условно - "авандук" и "аванфос".
     Пространство, открытое взгляду, немедленно заселяется персонажами. Собиратели каштанов на набережных, танцоры у-шу, сторонники флёротерапии, поводящие руками вслед колыханиям своего внутреннего цветка, - они застигнуты откровением, поиск которого стал смыслом их жизни, но которое пришло незамеченным. Вот ничего не подозревающий хрупкотелый прохожий, вот матрона, ведущая на прогулку детей, велосипедист, остановившийся, чтобы сделать глоток из бутылочки, и другие ничего не подозревающие, да-да-да, они тоже схвачены этим сладостным столбняком. Оставим их в просветлённом незнании, настоящее озарение обходится без самопохвал. Если кто-то считает, что он достиг состояния вибродуя, значит, это не вибродуй.
     От волнения мне захотелось убедиться в чём-нибудь фундаментальном, и я решил доехать до места слияния Соны с Роной. Учебники географии не лгали, всё было так, как должно было быть. Слова облегали вещи, вещи по возможности соответствовали словам. Вода раскладывала бесконечный пасьянс перекатов и бликов, небо любовалось сестрой, обходясь без высказываний типа "Какая блёклая расцветка!" или "Какой фальшивый бомбидон!" - точных самих по себе, но неуместных в данных обстоятельствах. Человек в поисках душевного мира наблюдал за родством воды и неба, их совместными колебаниями, тайными рукопожатиями.
     Понемногу моё волнение улеглось. Я решил не возвращаться в центр города, а пообедать здесь же, в маленьком кафе, - с тем, чтобы не терять драгоценных километров в движении на юг. Впрочем, лёгкий восточный закос в моём тражектуаре присутствовал - достаточно свериться с картой.
     В Экс я прибыл за полтора часа до встречи. Припарковался, дошёл до площади, где располагалась та самая аптека. Неподалёку бурлил рынок. Торговец оливками флиртовал с продавщицей орхидей. Человек, решавший, нужен ли ему сдобный слон, рассматривал его, меняя очки, отходя, приближаясь, и в конце концов приобретал сдобную булочку. Знатоки орехов требовали ровно 174 грамма арахиса, но если хозяин оставлял на весах за ту же цену 178, не возражали. Жизнь шла своим чередом, было приятно участвовать в её течении в качестве человека, наступившего на чужой окурок, ничуть от этого не страдающего и благодушно смотрящего по сторонам. Размышляя о том о сём, я терпеливо дожидался совпадения стрелок - пришла суббота, придёт и полдень.
     И он пришёл. Ровно в 12 к Аптеке праведников подошёл слепец, ведомый собакой-поводырём. В одно руке он держал поводок, в другой - баул с бельём. Обстучав вокруг меня палочкой и удовлетворённо стукнув её кончиком по моим ботинкам, он поинтересовался, здесь ли находится Прачечная проповедников. Я объяснил, что это их аптека, прачечная же расположена примерно в 114 шагах отсюда, и предложил проводить его. На что он лаконично заметил: "Спасибо, не надо", помолчал, глядя вверх, и вдруг спросил:
     -    А что вы тогда здесь делаете?
     Я опешил от категоричности вопроса - в нём была трансцендирующая прямота. Отвечать полагалось с не меньшей убеждённостью.
     -     Жду судьбу.
     Он как будто задумался. Пауза длилась недолго, но была в высшей степени насыщенной.
     -     Время стирать бельё. Время стирать бельё, - произнёс слепой и, тронув палочкой бок собаки, отправился в сторону прачечной.
     Через 40 минут пустого ожидания вопрос слепого встал передо мной во всей своей актуальности. Я ещё раз взглянул на почтовый штемпель - ошибка исключалась, место отправления письма было указано вполне определённо: Экс-ан-Прованс. В городе же имелась лишь одна Аптека проповедников. Суббота тоже была определённо третьей. Может быть, действительно постирать бельё? Я отогнал от себя эту несусветную мысль. Произошла какая-то накладка, всё объяснится, нужно только подождать ещё. Но кого и сколько?
     Несколько стесняясь собственной инициативы, я зашёл в аптеку. Извинившись, попросил чистый лист бумаги. Стоять у аптеки с самодельной табличкой "Ichtchou Pokoïeva" было неловко, однако ничего лучшего мне в голову не пришло. Я напоминал самому себе встречающего в аэропорту, хотя надеялся, что встречать будут меня. А главное - было обидно за зря потраченное время и преодолённое расстояние. Ещё немного, уговаривал я себя, кося глазами в сторону, как если бы табличка имела ко мне самое отдалённое отношение. Не возвращаться же с пустым сердцем в Париж.
     Стрелки на моих часах показывали начало второго. Кто-то деликатно разжал мне ладонь и вложил в неё монетку. Это была миловидная старушка.
     -    Кураж! - негромко подбодрила меня она. Я не сразу понял, что именно случилось, а поняв, устремился за ней:
     -     Сударыня, благодарю, но я не нуждаюсь в милостыне!
     Старушка благожелательно взглянула на меня:
     -     Не стесняйтесь, молодой человек, с кем не бывает. И приходите завтра на наш воскресный братский обед.
     Она назвала адрес церкви, обнадёживающе улыбнулась и продолжила путь. Нужно было предпринимать что-то решительное. Примчаться из Парижа в Экс для сбора милостыни? Нет, я готовился совсем не к этому. Муза архитектурного экфрасиса, лемурийцы, вибродуй!
     Пока я взволнованно держал внутреннюю речь, какой-то молодой человек старательно копировал в свой айфон фразу, выведенную на моём листе бумаги. Я решил отнестись к этому благодушно.
     -     Вы, наверняка, хотите знать, что здесь написано? - осведомился я.
     -     Не беспокойтесь! Это совершенно неважно.
     Он отстучал пальцем последнюю букву на экране.
     -     Отличный повод для флэшмоба.
     -     Простите?!
     -     Скоро увидите! - он довольно (но не пронзительно!) улыбнулся. - У вас есть ещё хотя бы полчаса?
     -     Передо мною вся жизнь, но я страшно опаздываю, - было моим ответом.
     Акционисты стали собираться уже минут через двадцать. Первым примчался некий скейтбордист - держа в руках табличку с моим объявлением, он начал нарезать круги по площади. За ним на мотороллере прибыли два граффитиста и вывели тот же текст на стене соседнего здания, подписавшись соответственно "Ногги" и "Джеф Аэрозоль".
     Постепенно пространство у аптеки стало заполняться самыми разными людьми. Одни были одеты в костюмы клерков, другие - в свободное неслужебное платье. Кто-то прогуливался в пижаме с багетом под мышкой и спаниелем на поводке. У каждого в руке имелась табличка с надписью "Ichtchou Pokoïeva". Я понял, что покоя мне здесь не найти и покинул место несостоявшейся встречи. Моего исчезновения никто не заметил.

Возвращаться в Париж или оставаться? Я в задумчивости бродил по городу. Но если всё-таки оставаться, то для чего? Стать местным ветераном флэшмоба? Приклеить на стену аптеки записку

                                                                                                                          Был. Переживал. Надеюсь.

и ждать следующей субботы - в расчёте на пока не ясную мне ошибку? Совершая свой психогеографический дрейф, я вышел на крохотную площадь - из тех, что итальянец назвал бы не piazza, а piazzetta, тогда как житель саваннского королевства Мабу́ду просто не заметил бы. За столиком располагавшегося на ней кафе сидела единственная посетительница. Её лицо показалось мне смутно незнакомым. Полная анонимность - вещь такая же редкая, как и полная тишина. Ситуация была близка идеальной для умственного сосредоточения, и я решил ею воспользоваться. Присев за самый дальний от дамы столик - нас разделяло расстояние сантиметров в двадцать - подозвал официанта, заказал анисовки с оршадом.
     -     9 лет 11 месяцев и 31 день - число, конечно, не круглое, - донеслось до меня.
     Я напрягся, пытаясь уловить точку, из которой исходил голос.
     -     9 лет 11 месяцев и 31 день, - раздалось вновь.
     Неужели дама? Какая хорошая слышимость, несмотря на солидную дистанцию! Побыть одному не получалось. Что ж, понаблюдаем за ближним, пусть и с дальнего расстояния.
     -     Но у бывших влюблённых каждая встреча - юбилей. Траурная церемония, на которую следует одеваться в белое, как на праздник. Есть такой похоронный обычай у некоторых народов.
     Незнакомка явно говорила сама с собой, поэтому её монолог был мне не до конца понятен. Однако его общий тон неожиданно соответствовал меланхолическому ходу моих собственных мыслей. Я продолжал вслушиваться в произносимые ею слова.
     -     Во мне выросло дерево. Оно заполняет меня целиком, я ношу его в себе. Его листья - ты, его ветви - ты. Одной из твоих любимых фраз было: "Поэзия - это экстремальный спорт". Так вот, дорогой: любовь - это экстремальное садоводство. Я не пыталась искать тебя после того, как мы окончательно рассорились из-за ракушек. Я знала: куда бы ты ни уехал, где бы ни пропадал, мы встретимся - настолько сильна наша связь. Временем я не владела - гарантия на любовную катастрофу, даже высшей категории, этого не предусматривает. Зато место встречи могла выбирать любое.
     Я могла бы сидеть на арктическом айсберге - ты бы вскарабкался на него, совершенно случайно, разумеется.
     Я могла бы пинать ногами карапучу в Антанариву - ты бы также случайно прошёл по улице.
     Я сделала менее экзотический выбор, хотя иногда завидую тем, кто способен на неожиданные жесты: острые локти, зелёные джинсы, два чечёточных стука пяткой в пол. Но это был мой выбор. Я люблю эти платаны, этот свет, этот юг, это чувство температурной защищённости от житейских невзгод. Я люблю Экс.
     Или так: Я люблю. Экс. Твоя экс.
     Нет, писем тебе я не писала и никуда не звала. Я лишь регулярно, на протяжении 10 лет, приходила сюда и заказывала "Алису" - тот самый коктейль с гренадином. Вернуться и заказать маврский пастис должен был ты.
     Во мне выросло дерево. Непонятно, продолжает ли оно расти. Я даже боюсь об этом задумываться - уже это "задумываться", мысль о мысли заставляет чувствовать пластинки его листьев, арматуру ветвей. Ещё более непонятно - как могло случиться, что мы поделили ракушки: ты забрал свои, я - свои. Вот об этом я размышляю постоянно.
     Начну с середины - так легче двигаться из конечной в исходную точку. Мы лежим у тебя на диване с самоучителем реинкарнационной идентификации. По нашим подсчётам, каждый из нас воплощался 470 раз, из них 464 - совместно. Дважды нас разносило во времени из-за твоего увлечения стрекозильями. Единожды - из-за моих затянувшихся шур-мур с Нестором и Теодором Махно. Две других несостыковки случились в период галактического перегрева, когда царили общие хаос и паника, каждый реанкарнировался как мог, а Высший координационный совет по перевоплощениям и уходу в нирвану самораспустился во избежание ещё большей анархии. Наконец, последнее расхождение было добровольным - никаких личных обид или исторических катаклизмов, просто решили немного отдохнуть друг от друга. Но в целом, 464 на 470 - фантастический результат!
     Курс почти завершён.
     Ключевые понятия урока: пронзительность, континуум, симбиоз.
     Хронотопос: конец XIV - начало XV веков, Тоскана, городок, вскарабкавшийся на холм и занятый тем, чем ему полагается заниматься: открывать себя взгляду, словно не подозревая о существовании восхищённого наблюдателя.
     Я богата, красива, нежна, дочь местного арчидоссо.
     Ты небогат, очень красив и страстно глядишь на меня.
     Скорость прохождения процесса: 8 жизненных месяцев за 12 минут высшей эмоционально-мыслительной категории. Сюда входят сон, мечтания, беседы с духовником, дача указаний прислуге и поливка кастаньа дель аморе, закопанного под окном, - девичьи быт и радости. С твоей стороны - ежеутренняя отработка запахивания плаща (из основных, времяёмких, занятий, пожалуй, всё).
     Мы постоянно думаем друг о друге. Мы гоняемся друг за другом по понте дель бачио и прочим мостам поцелуев, расстаёмся на перекрёстках Таинственного ускользания и Внезапной встречи. Этот город принадлежит нам и только нам, в нём нет других обитателей. Даже если таковые возникают, то исключительно затем, чтобы сменить табличку

                                                                                                                                            мост Поцелуев
                                                                                                                                                          на
                                                                                                                          мост Восхитительных запятых

и исчезнуть за поворотом мгновенного появления, в переулках великой второстепенной судьбы.
     Я продолжаю? Впрочем, это вопрос не столько к тебе, сколько к себе самой. Иногда мне кажется, что внутри меня живёт пингвин, переминающийся с лапы на лапу, точнее - с пятки на пятку, чтобы уменьшить соприкосновение с ледяной землёй.
     Итак, мы счастливы. Я продолжаю. И вдруг.
     Я пытаюсь отщёлкать курсором этот микроинтервал, поставить плейер на паузу. Тщетно, сколько ни старайся, штришок отлетает на треть, на полсекунды. Это страшно далеко, это давнее-давнее прошлое, где всё идеально и мы ещё придумываем друг другу имена.
     Что, собственно, случилось?
     Почему?
     Формулируемо ли это в принципе?
     Я опять щёлкаю курсором, но меня опять отбрасывает в счастье...
     Наконец до меня доходит смысл гримасы, склонившейся надо мной. Официант закончил смену и просит оплатить "Алису", - кафе остаётся открытым, просто ему пора домой.
     -    Конечно, - говорю я, - конечно-конечно.
     Лезу в сумку за кошельком, достаю мелочь, кладу её поверх чека на пластмассовом блюдечке.
     Голос твердеет:
     -    Госпожа изволит шутить.
     Я смотрю на монетки, меня бьёт мысленным током.
     -     Это... это евроракушки, - пробую сострить я.
     -     Лучше просто евро, - отвечает он.
     -     Конечно, - говорю я, - конечно-конечно.
     И опять лезу в сумку за кошельком. Ошибусь ли я в этот раз?
     Официант удаляется с блюдечком в вытянутой руке, как будто передавая вещественное доказательство судье.
     Стойте! - хочется крикнуть мне. - Стойте! Маврского пастиса, пожалуйста!
     Но я ничего не говорю, оставляя эту реплику тебе.

Андрей Лебедев родился в 1962 году в поселке Старая Купавна Московской области. Окончил филологический факультет МГУ. С 1989 года живет во Франции. Доцент русского отделения парижского Института восточных языков и культур (INALCO). Публиковался в журналах "Дети Ра", "Новый мир", "Октябрь", "Новое литературное обозрение", "Неприкосновенный запас", "Окно" и др. Автор книг прозы "Алексей Дорогин. Каталог персональной выставки" (1991); "Ангелология" (1996); "Повествователь Дрош" (1999); "Беспомощный. Книга об одной песне" (2009, в соавторстве с Кириллом Кобриным), романа "Скупщик непрожитого" (2005).