Спасибо за
несотрудничество
Внизу по
улице есть кафе-мороженое, куда можно пойти,
А тротуар прекрасный, синеватый, сланцево-серый. Люди много смеются.
Отсюда видны звезды. Двое влюбленных поют
Порознь, но с одной крыши: "Брось сдачу,
Сбрось одежду и иди. Уже пора,
Было пора и раньше, но сейчас точно пора.
Тебе никогда особо не нравились грозы,
Как в эти жаркие липкие вечера, похожие больше на август,
Чем на сентябрь. Останься. Лжеветер заставляет тебя идти
И выйти туда к бурной реке, чтоб наблюдать за автобусами в Коннектикут
И за деревьями и за всем, о чем мы думаем, когда думать перестаем.
Погода прекрасна, пора года не ясна. Оплакивай свой отъезд,
Но жди, что мы встретимся вновь в ближайшем будущем, и я расскажу
О моих последних приключениях чтобы ты продолжал думать обо мне".
Ветер утих и двое влюбленных
Уже не поют, общаясь посредством скучного
Самовыражения, и берег покрылся рябью и намок,
И славные начались причитанья. И как же мы люди,
Столь отвыкшие друг от друга и от нашего дела, объясним
Это берегу, коли он дан нам,
Чтобы возле бродить "в ближайшем будущем", почему мы пришли
И почему мы раньше никогда сюда не приходили? Встречные предложенья
Гостя-пришельца мешают нашему толкованью себя
Как личностей-объектов, тех, кто, как мы знали, доберутся сюда
Как-то, но мы припомним с тою же легкостью, как свой день рожденья,
Червяков, которых видели по пути, и как день кровоточил,
И ночь тоже слушала нас, хотя мы высказали лишь свои детские
Идеи и не стремились произвести впечатление ни на кого, даже когда
стали старше.
Пуристы могут возражать
Наш вид понравится вам:
Крутой (мускулатура кажется подключенной проводами к звездами);
Цвета наподобие свинца, хаки и граната; что-то сверкает
в волосах, на плечах пышные одежды прошлого;
Вышивка пейзажа, полный набор всякой всячины.
Банкротство - это людской улов,
Блестящие, набрякшие сети, вытащенные из моря, и всегда несколько
беженцев
Выскальзывают назад в уже нерадостное царство
В день, когда кто-то продает свой дом,
А кто-то начинает прибавлять владенья - всё
В интересах этого порнографического шедевра,
Пестрого загаженного небоскреба, к которому прикованы все взгляды,
Удовольствие, которого не можем и не хотим избежать.
Казалось, мы направлялись домой.
Запах цветущей бирючины накрывал узкий проспект.
Светофоры были зелены и водянисты.
Итак, это подземная жизнь.
Если она не может быть сопряжена с нами, что пользы в ней?
Какой смысл пуристам пережить нас, если просторечье
построено навечно и никакая речь нас не услышит?
Ветивер*
Века проплывали медленно, словно копны сена,
Пока цветы декламировали свои строки
И щука шевелилась на дне водоема.
Ручка была холодной на ощупь.
Лестница взвивалась вверх
Сквозь разорванные гирлянды, храня меланхолию,
Уже очищенную в буквах алфавита.
Сейчас была бы зимняя пора
С дворцами из витой сахарной ваты, с горестными
Складками вокруг рта и розовыми пятнами на лбу и щеках -
Этот цвет называли когда-то "пепел роз".
Сколько ящериц и змей сбросили кожу,
Чтобы время проходило вот так,
Увязая все глубже в песках и совершив
Виток к завершенью. Так хорошо все шло, а сейчас
Вроде как бы распалось в руке,
Перемена эта объявлена,
Острая, как рыболовный крючок в горле, и декоративные слезы
Текут мимо нас в водоем, именуемый вечностью.
Всё там было бесплатно, ворота
Нарочно оставили открытыми.
Не входи - и так можешь взять все, что угодно.
И в какой-то комнате некто исследует юность свою
И находит, что она суха и пуста и пориста на ощупь.
О, не оставляй меня, если только пространство вокруг
Обоих нас не обнимет, не объединит нас, если
Птицеловы прочь не отбросят прутья,
Рыбаки не втащат на берег лоснящиеся пустые сети,
А все остальные не станут частью огромной толпы,
Сгрудившейся вокруг этого костра - в обстановке,
Которая начнет означать, наконец, нашу значимость для самих себя,
И рыданья в листве сохранятся, последние серебряные капли.
* Вещество, используемое в парфюмерии для придания запаху
стойкости.
Весело мы живем
Иногда барабаны позволяли на самом деле играть
между тактами, и это было замечательно. До закрытия.
К тому времени зад клоуна
изжевал осел,
которому был ненавистен хвостик пришпиленный к этому заду,
что, пожалуй, можно понять. Трехногие лилипуты
бегали вокруг, им очень нравилось, как мы играли,
и саксофон что-то хотел об этом сказать,
но только себе самому.
Сгустки пыльцы затмили цветенье магнолии в тот год
и это - все почти что. Как я сказал,
почти все как в прошлом году, кроме Брук.
Она вознамерилась найти работу в городе. Когда в последний раз
слышал о ней, она играла сонату Бетховена (из тех,
что попроще) в витрине универмага
где-то в центре, а потом его закрыли, и весь город тоже,
похлеще барабана. Так что нам осталось смотреть лишь на наши
трапециевидные отражения на его стенках из голубого стекла
и, возможно, восхищаться - ах, почему сегодня не другой день? Дети
пришли (сначала нам показалось, что это лилипуты) и захотели,
чтобы им рассказывали байки, но еще больше просились на ручки.
Джон, думаю, нашел верное решение, сгребая их под ковер.
А потом зашатались воротца
после бури, так что невозможно было играть в крокет.
Градины величиной с набивной мяч скатывались со склона
прямо к нашему порогу. Большинство растаяли по пути,
но одна градина, редкая гадина, ворвалась в дом и обдала запахом,
запахом фиалок на самом деле, весь ковер в холле,
что не заставляет человека перестать гневаться из-за взлома,
самого серьезного из всех преступлений - вам разве не страшно?
Нужно заканчивать. Отец станет на меня сердиться.
Да, а резиновые шарики уже прибыли? Они могли бы нам пригодиться,
только не знаю, на что. Нужно подумать.
Сегодня на чай зашел горностай
и так было славно, что я прослезился почти -
гляди, слезы в зеркале до сих пор текут по моему лицу,
словно завтра не настанет. Но боюсь, что настанет,
большое и светлое. Ну пока,
и не трогай ничьи груди, по крайней мере пока я туда не доберусь.
Дождь в супе
Капли дождя падают на кроны деревьев. Дождливый день.
Да, такой-вот денек. Страданье людское.
Ряд недовольных. Если г-н Суп
останется в своей тарелке, я на него подую.
А где-то штопают чулки.
Яйцо для штопки размером с дом.
Все это не ахти какое великое счастье,
быть может, оно благотворно где-то еще,
в пойме реки. Кто знает. Но мы видим это
с вершины, как бы треугольного купола,
так что для нас выглядит это нормально.
Мотоциклистов множество,
ведут гонку к Следующей Интересной Вещи, которая
несомненно закончится, когда мы с тобой туда прибудем.
Плющ, взбирающийся по трубе не в счет,
он залез на самый верх и дико там раскачивается.
Хотелось бы столкнуть плот в море,
залезть в воду по пояс и взобраться на него.
Но ясно, что для меня ничего не создано в этом мире.
Шестерки и семерки, и колокольный звон пошел
по городу, чтобы свершить нечто полезное.
Мне по силам выстоять стояние здесь.
Добрый день, миссис Смит. Ваша дочь мила, как всё на свете.
Перевод Яна Пробштейна
Из цикла "37
хайку"
Поздний час
последний поезд проносится
сквозь садовую пыль.
Низковато для крапивы
но это и есть уровень
наших мыслей и чувств
Перевод Анатолия Кудрявицкого
Думаю еще разрастется но уже будет по пояс
А свадьба была
заколдована и все
ужасно рады
Перевод Яна Пробштейна
Засеяли
раз и еще пару раз
и у земли появился
горький привкус
Пираты подражают
обыкновенным людям
например мне
Что есть прошлое?
Для чего оно?
Умственный бутерброд
Пока мы пробавлялись
вернулось море
на сей раз без пиратов
Он монстр как и все мы
но что поделаешь
если ты монстр?
Перевод Анатолия Кудрявицкого
Джон Эшбери
(р. 1927) - американский поэт, переводчик, эссеист и
критик. Родился в Рочестере (штат Нью-Йорк). Учился
в Гарвардском университете, где он получил степень бакалавра, с
дипломной работой о творчестве Одена. Также учился в Нью-Йоркском и
Колумбийском университетах. Живет с Нью-Йорке. Автор более чем двадцати
книг стихов. Перевел книгу Артюра Рембо "Озарения". Лауреат
Пулитцеровской премии, кавалер Ордена почетного легиона (Франция).