Завертелось все в феврале: жена попросила развода.
Запоздалая просьба! С тех пор, как я встретил (и потерял!) Еву, мы
жили, хоть и в одной квартире, но врозь. Мне было, куда съехать - я
получил наследство. Тетка Евгения оставила мне "двушку" в новостройке.
Мы дружили: оба любили посидеть с книжкой, разговоры под
чаек, сигаретку выкурить на дачной веранде. Ее муж и сын другие -
лодка, удочка, грибы в корзинках. Теперь они в
Швеции, кузен удачно женился - длинноногая
белобрысая Анна оказалась им под стать, дядька с удовольствием возится
с крохотным внуком…
И вот тетким дар пригодился… Я быстро собрался - письменный
стол, лампы ( я люблю старинные), одежда и ноутбук. Икеевский
диван, холодильник, пара табуреток - убранство новенькой квартиры меня
вполне устраивало, и я отбыл.
Так весной 2009 я ступил на незнакомую территорию. Шофер втащил стол в
подъезд, я водрузил на него коробки и сумки, вызвал грузовой лифт.
- Здравствуйте.
Большеглазая, крутолобая, с гладко зачесанными
волосами женщина поинтересовалась, куда это я направляюсь.
Такие лица мне нравились всегда - мама, тетка Женя, Ева… И вот -
консъержка моего нового дома…
На серой стене лифта нацарапано "Муза жива!", надо
же, ну и заявочки, интересно меня тут встречают.
В первые дни, проходя мимо консъержки, я вежливо здоровался,
не замечая ничего странного, чуть позже обратил внимание, что возле ее
окошка всегда останавливается кто-то из соседей.
Обращались все к ней по отчеству. Поначалу я думал, что
"Борисовна", но моя соседка - милая разговорчивая старушка Инна
Валерьевна, поправила - "Ларисовна".
- Вы сделайте-ка, дубликат ключей и отдайте Ларисовне…
- Простите, не понял… Консъержке? Борисовне?
- Вере Ларисьевне! У нас все так делают, а то вот…
И она поведала историю бедной Ольги Николавны.
Пролежала… Дверь пришлось ломать…
Так я узнал, что в подъезде живут в основном одинокие
пенсионеры, есть две-три пары и вот теперь - я, но, кажется,
меня уже тоже приняли в этот клуб "одиноких
сердец".
Но все-таки написал же кто-то "Муза жива!"
Здесь еще жили собаки, кошки и птицы. С собаками гуляли
пожилые мужчины и женщины, кошки сидели на подоконниках, птицы - в
клетках, как у моей соседки, да и у самой Ларисовны, которая
меня занимала все больше и больше.
Меня устраивало мое положение - домашнего телефона нет, Интернет - на
работе, не все знают, что я сменил квартиру… И я мог
предаваться праздным размышлениям, наблюдать.
По утрам, днем шторки в комнате консъержки открыты, у окошка
обязательно толкутся люди, идет оживленная беседа, иногда Ларисовна в
окружении соседей сидит на лавочке у подъезда, поздно вечером (а я
нередко возвращаюсь поздно) окошко занавешено, света нет.
Значит ли это, что она отсутствует? Спрашивать милейшую Инну
Валерьевну не хочется…
И вот разом я узнал и тайну надписи, и историю
Ларисовны…
В то утро, забыв нужные бумаги, я вернулся с полпути -
Ларисовна лежала на полу, неудобно подвернув ногу, вокруг нее хлопотали
две старушки, молодой человек с "дредами" диктовал "скорой" адрес. Мне
поручили сбегать за "минералкой" в киоск. Когда я вернулся, Ларисовну
уже уложили в машину, с ней поехал и парень, как
выяснилось, внук…
Вечером я увидел его снова. Мы почти одновременно вошли в
подъезд, он замешкался у почтового ящика, и в лифте мы поднимались
вместе.
- Простите, это вы написали?
- Я.
Двери открылись, я оказался на своем этаже, он поехал на последний.
Значит, он здесь живет, или по крайней мере, бывает…
Допустим, никто эту "музу" не зачистил, не затер из уважения к
Ларисовне. Допустим. Но интересно другое: значит, по вечерам она
поднимается наверх, а утром спускается - "идет на работу"… Ключ от ее
квартиры есть у внука (если он с ней не живет), так что…
Кстати, дубликат я сделал…
Кто будет вместо нее? Почему я не спросил о ее
самочувствии? Что меня интересует на самом деле?
Утром в окошечке я увидел внука.
- Как ваша бабушка себя чувствует?
- Спасибо, лучше. Чуть-чуть подвернула ногу, а спазм ей быстро сняли…
- Извините, я не знаю вашего имени…
- Ник. Николай, Павел Григорьевич…
Так я узнал, что мое имя известно не только ближайшей соседке…
- Почему вам понадобилось написать…
- А-а, в лифте? У меня был кризис - думал, все: ни строчки, а потом - пошло! И вот я на радостях… Да никто, вроде, не возражает. А вас, что,
достает?
- Нет-нет, жизнеутверждающе. Просто любопытство…
- Понятно, вы же новенький…
- Могу я как "новенький" вас кое о чем спросить?
- Да хоть два раза…
Так я оказался у Ларисовны. Маленькая уютная комнатка, столик лежанка,
электрический чайник. Доска - вот и мой ключ висит. Видеокамера… Щебечет птичка.
- Чаю?
Конечно, я не отказался.
- Спокойно здесь, уютно…
- Спокойно, потому что бабушка человек такой. Бывают и
злющие, не встречали что ли?
- Ник, так я и хотел о бабушке… Она что, тут и живет?
- Вы что думаете, ей жить негде? Да у нее квартира такая… Вы, что
думаете, ей деньги нужны? Да у нее сын…
- Нет-нет, Ник, вы не так меня поняли…
- Да она просто любит с людьми… Общественница такая!. Да тут почти все
из ее старой пятиэтажки… У детей - внуков другие квартиры, кто-то за
границей. А старики… У меня тут, у бабули, студия. Сделал
звукоизоляцию и репетирую, репетирую. Рэп. Знаете?
- Знаю, да. А вот отчество такое странное…
- Чем это имя Ларисий странное? Редкое? Ну и что?
Посмотрел так… Неприятно стало. Почти как Ева посмотрел.
- В честь любимой женщины…
Это я понял… Это-то мне понятно…
- Спасибо за чай. За разговор.
- Главное, чтоб не во вред.
Ну и риторика… Сектантская какая-то. Ходят сейчас многие. Постные
такие, с опущенными глазами, что-то шепчут-нашептывают.
Ушел будто пристыженный, хоть и непонятно чем.
Ева ушла. Улыбнулась на прощанье. Ирония была неуместна. Ну да, я не
понял, зачем это писать: "Он раскачивался на бельевых веревках, как на
брусьях, делал "уголок""… Это что-то про немолодого человека, какая-то
метафора. И я немолодой человек, причем здесь веревки?
Захотелось позвонить жене. Что она делает? Развешивает вкусно пахнущее
белье? Пьет хорошо заваренный чай?
Милая женщина, но стало скучно, и понесся вслед за
ускользающей Евой. Теперь там живет другой мужчина, хороший человек, а
Евы нет, и не будет… Конечно, жена всегда рада, всегда - "приезжай",
они
воспитанные, тактичные… Все ведь было хорошо здесь, занятно даже. И вот
опять усложнилось…
Этот внук поучающий… Что он знает! "Муза жива!" Не
верю я в голубых слонов и привидения, не видать мне Евы. И напрасно я…
Вот валяюсь на кровати, ничего не делаю. Еще как во вред! Хорошо ему -
прадед с великой любовью, вдохновение… А тут все ординарные -
непассионарные , и я - скучный-серый. Но - любопытный! Иначе бы не
попал в эту пеструю клетку с юным хищником.
А вечером зашла Инна Валерьевна, и узнал я, что нет больше Ларисовны.
Тромб проклятый.
- Пирог испекла, с Колей отправила. Да вот… Сорок лет рядом, сорок
лет…
Вот и кончилось. Тетка любопытная какая-то из окошечка
выглядывает. Консъержка. Зачем она мне?
И тянет, тянет куда-то прочь…
Куда?
Ник хмуро поздоровался, вновь оказавшись со мной в
лифте.
- Новая-то не требует замазать? Ведь она из ДЭЗА?
- Да все хотят Инну Валерьевну, письмо вот написали. Подпишете?
- Подпишу. Да я съезжать собираюсь…
- Сдавать будете или продавать?
Все ему расскажи!
- Да не волнуйтесь, молодой человек, я уж подберу кого-нибудь с учетом,
так сказать…
Засмеялся.
- Значит, не во вред… А то я боялся…
- И не зря. Меня, знаете ли, поколбасило… Ничего, продрался вроде.
И вот в июле оказался я с вещами у подъезда. Провожали меня Ник и
милейшая Инна Валерьевна, а в квартиру пока
вселилась свекровь моей дочери - она на Ларисовну чем-то похожа, пусть
отдохнет от домашних, развеется. А я еду на другой конец города,
поближе к Еве, она, наконец, ответила на звонок…