В нашем доме всегда что-нибудь происходит. Ну, вот
сегодня утром, например. Человек в электрической инвалидной коляске
наехал на свой унитаз. Просто с разгону врезался в него. То есть
произошла авария, столкновение кресла с унитазом. Унитаз, конечно,
раскололся. Сразу - фонтан в потолок, наводнение. Дежурный рассказывал,
что на полу было галлонов двадцать воды, еле вычерпал. А пока
вычерпывал - слышит, как у него за спиной кто-то осторожно ступает. Он
оглянулся, а из коридора на освещённый пол падает тень. А потом он
услышал быстрые-быстрые, удаляющиеся шаги. Кто-то пробежал на цыпочках.
Дежурный - парень здоровый, высокий, широкоплечий и бывалый. Но он
насторожился. Потому что от наших жильцов всего можно ожидать. Он
поднялся с корточек и осторожненько пошёл в комнату. А в комнате
темнота и тишина. И жилец наш, тот, что на унитаз наехал, лежит под
одеялом, спит. И ручки мирно на груди сложил. Когда дежурный мне эти
ручки демонстрировал, на груди сложенные, вид у него был нежный и
умильный. И история в его рассказе звучала мягко и нежно. Может, из-за
его акцента. Он ведь из Польши.
* * *
В нашем доме живут пожилые люди. Их много, и они неуклонно стареют. Во
всяком случае, даже за те несколько лет, что я здесь работаю, многие
стали заметно сдавать. А когда узнаёшь, что кто-то умер, человек,
которого ещё вчера видел в столовой или в коридоре -- не перестаёшь
удивляться. Ведь вот он, стоит живой перед глазами, а его уже нет, во
всяком случае - с нами его уже нет.
Наши жильцы бывают навязчивыми, порой несносными. Они скандалят между
собой и с начальством. Им постоянно нужна помощь. Они не понимают
бумаг, которые им постоянно присылают по почте. Они забывают ключи,
захлопывают двери, теряют документы и кошельки; они постоянно чего-то
хотят, чем-то недовольны. Они ругают Россию и Америку. Голосуют то за
демократов, то за республиканцев - в соответствии с
рекомендациями авторитетных товарищей - и смотрят бесконечные сериалы
по русскому телевидению.
Но вот Тереза... Она никогда ни на что не жалуется. Я ей улыбаюсь, и
она улыбается мне. И на английском она вполне прилично объясняется.
Ведь это же не шутка - выучить язык в её возрасте. Поэтому, когда она
прибежала ко мне в пятницу утром, я удивилась. "Помогите мне!" -
закричала она ещё издали, увидев меня в коридоре. "Помогите! Помогите
мне, Женя, у меня клопы! Что мне делать?! Скажите, что мне делать!?" -
она почти рыдала.
Я отправилась вместе с ней к начальству. "Это очень серьёзная
проблема", - говорила я. Мне хотелось её успокоить. Дать ей понять, что
мы что-то сделаем, что мы не оставим её в одиночестве сражаться с
клопами. "Спасибо, - говорила она, - спасибо, вы спасаете меня, это
ужас, я думала, что умру. Спасибо вам".
* * *
Во второй половине дня мы отправились к ней вместе с нашим
администратором. Казалось, в этот день Тереза была не в себе. Каждые
полминуты она перебивала меня. Я просила её подождать, я же
должна перевести то, что она говорит. Она соглашалась, кивала головой,
ругала себя, закрывала лицо руками, но через минуту уже перебивала и
меня, и администратора, не дослушав, с готовой нервной реакцией на
каждое слово, каждый аргумент. Мы уже вызвали команду дезинфекции, уже
назначили время, когда они должны были прийти в её квартиру. Надо было
запаковать все её бельё, все вещи - в пластиковые пакеты; надо было
снять и пропылесосить матрас, вынуть все ящики из всех столов, комодов
и тумбочек.
Тереза была в отчаянии, она то и дело хваталась за голову. Вокруг белой
её головы волосы стояли облаком, дымом, белым ореолом, тонким кружевом
выбиваясь из красивой и старомодной прически, которая делала Терезину
голову похожей на головку милой, нежной дамы со старинной миниатюры. Но
Тереза не была дамой с миниатюры, она приехала из бывшего Советского
Союза и жила в доме для пожилых, больных и бедных. Бетонный балкон в её
квартире облупился, белая краска с него облезала, как чешуя. Казалось,
балкон заплесневел, покрылся пятнами. Я видела внутреннюю стену этого
балкона через незавешенное окно, он напоминал ствол платана - старого,
мощного дерева.
* * *
Назавтра, в конце дня, мне позвонила администратор.
- Ей придётся заплатить за покрытие матраса, - извиняющимся голосом
говорила она, - или за то, чтобы этот матрас и коробку от него
профессионально завернули и вынесли на помойку.
- Чем разговарить с ней напрямую, я бы лучше всё это перевела, -
сказала я, мгновенно представив Терезину реакцию.
- Окей, - вздохнула администратор, - Я могу попытаться увидеться с ней
завтра.
* * *
Закончился день, наступил вечер, было душно. Я пришла домой и стала
поливать цветы. Листья у самой обочины завяли, пожелтели. Я достала
садовые ножницы и стала их обрезать. Пришла рыжая кошка, худая и
облезлая, на боку у неё темнела то ли рана, то ли шрам. Она устало
присела на крыльцо. Мне захотелось прогнать пришелицу, но тут же стало
её жаль - я казалась себе бесчувственной, жестокой тёткой,
домохозяйкой, мещанкой, злобной, ворчливой собственницей. Наверное, это
была голодная кошка - она выглядела истощённой и усталой. Мимо
промчались ещё две соседские кошары. Два года назад в соседний дом
въехала семья, получившая восьмую программу - сертификат на получение
субсидального жилья по бедности. "Мы платим такие налоги, выбиваемся из
сил, а они..." - ворчала я. Действительно, соседи никогда не работали в
саду, не убирали сухие опавшие листья. Дом, в котором они снимали
третий этаж, торчал заплатой, прорехой, беззубым, ощетинившимся
убожеством. Монументом, наглядным пособием, доказательством неоспоримых
достоинств частной собственности. Соседи с другой стороны упорно и
безупречно ухаживали за своим газоном, сметали листья, стригли траву,
поливали цветочки. Они были достойными наследниками выходцев из старой
Англии.
* * *
В среду утром мы отправились к Терезе. В доме шёл капитальный ремонт.
Ковры в коридорах, покрытые тонким слоем штукатурки, следовало
заменить. На них оставались подтёки и разводы, следы протечек от
прорванных труб, следы от башмаков наших строителей, пятна неизвестного
происхождения. В холлах стояла невыносимая духота, в воздухе летала
пыль, из-под дверей наших жильцов пахло то китайской кухней, то русским
борщом, то дешёвой жареной рыбой.
Тереза встретила нас с распростёртыми объятьями. "Смотрите! - она
взмахивала руками, она бегала по квартире, она показывала нам тюки с
упакованным бельём и тёплыми вещами в толстых пластиковых мешках. - Я
уже больше не могу! Мне осталось одно - сигануть вниз с балкона. Разве
это жизнь? Почему!? Вы не понимаете, я уже сошла с ума, я бегаю по
всему дому, я заглядываю в каждый угол, они мерещатся мне на каждом
шагу! Посмотрите, посмотрите!" - и она стала демонстрировать нам свой
страх, свой ужас перед клопами, поднимая вещи со стола и заглядывая под
салфетки, разбросанные по столу письма, журналы, подняла солонку и
выгнула голову, стала разглядывать её снизу. "Посмотрите на мои ноги!"
- кричала Тереза. Она задрала подол, чтобы показать свои искусанные
ноги. На ней было легкое синее платье в цветочках. Она казалась на
удивление нормальной, несмотря на возбуждение. У неё была тонкая
розовая кожа в мелких морщинках. Она всё ещё оставалась красивой,
несмотря на плохие, источенные зубы, на усталые слезящиеся глаза. У неё
была прямая спина, девичья повадка и эта старомодная, гордая причёска,
словно напудренный парик.
- У вас есть две опции, - сказала администратор, - две возможности, два
пути. Вы можете попросить у этой команды, которая будет обрабатывать
вашу квартиру, покрыть ваш матрас специальным чехлом, чтобы насекомые
из него не вылезали, даже если в нём ещё остались яйца, отложенные
клопами.
- И что? Я должна буду спать на клопах?
- Нет, эти чехлы специальные, обработанные. Скорее всего, клопы под
ними умрут.
- А что ещё можно сделать? - спросила Тереза и наклонилась вперед, над
столом, словно хотела подвинуться поближе к администратору.
- Ещё вы можете попросить, чтобы этот матрас вынесли на свалку. Но
сначала его надо будет особым образом завернуть. Но это всё не
бесплатно, - добавила администратор и с сочувствием посмотрела на
Терезу.
Тереза сразу же разволновалась и стала очень быстро говорить на ломаном
английском, перемежая свою речь русскими словами и фразами. Я не стала
её перебивать. Эти двое понимали друг друга. Может, я была тут лишней?
Но возмущение Терезы всё нарастало. Казалось, она воспламеняется от
своих собственных слов, ей пришлось полностью перейти на русский.
- Деньги! Мани! Всё за деньги! У меня несчастье, я не буду платить за
моё несчастье! Это дело принципа, слышите, я не буду! У меня внутри всё
этому сопротивляется. Какие деньги? Откуда деньги?
Администратор, по всей видимости, воспринимала возмущение её как
должное и кивала головой. Да, говорило её сочувственное лицо, да, я всё
понимаю, я слышу тебя, я с тобой. Несмотря на крики, в тоне голоса, в
лице Терезы не было угрозы, не было враждебности. Казалось, что она как
ребёнок ждала, чтобы её остановили. Её принимают всерьез? Её слушают?
- Я не буду платить, - сказала она уже нормальным голосом. Я перевела
эту фразу на английский, и администратор кивнула кудрявой головой. За
круглыми стёклами её дорогих очков мерцали тёмные как вишни глаза. На
шее у неё висела цепочка с брильянтом в старинной, квадратной оправе.
- ...Я понимаю, - сказала администратор и опять кивнула.
- Да что это за жизнь! И никого рядом, никого! - Тереза вдруг
заплакала. - Внук в Израиле, Маша, внучка, в Аргентине... - Интересно,
подумала я, а есть у неё дети? Она почему-то всегда говорит только о
своих внуках.
- Я всю жизнь мучаюсь, всю жизнь, - Тереза плакала, а я переводила её
слова, прорывавшиеся сквозь слёзы.
- Она очень плохо звучит, - заметила я администратору, - мы можем
что-нибудь для неё сделать?
- Я не знаю... - сказала она, и у неё вдруг закачались серьги-подвески.
- Может быть, я смогу позвонить в агентство, у них иногда бывают фонды
для таких вот случаев... Но ты ничего ей не обещай.
- Не буду.
- Тереза, вы вдова? Может быть, вы вдова? Иногда бывают такие фонды для
вдов... - я перевела слова администратора. Голова моя поворачивалась
направо и налево. Когда я поворачивалась налево, в сторону Терезы, за
её спиной я видела облезлую стену балкона.
- Конечно, вдова! А кто же ещё?! - казалось, слёзы просачивались сквозь
тонкую кожу у неё под глазами, мокнущую, как трава под дождём, нежную,
как тонкий пергамент. Она прикрыла лицо руками. Тонкие прозрачные
ногти, не покрытые лаком, тонкие загорелые руки, сухая старческая кожа
на запястьях.
- Так что вы выбираете? Нам надо принять решение сегодня. Вы хотите
выбросить ваш матрас? Чтобы завернуть его и вынести на свалку - это
будет вам стоить сто долларов. И тогда вам придётся купить новый
матрас...
- Как новый? Этот - новый! Я купила его семь лет назад! Это хороший
матрас. Я заплатила за него триста долларов. Зачем мне новый матрас?
Сделайте что-нибудь! Я уже боюсь подойти к кровати. Я уже месяц,
понимаете, месяц сплю на диване! Вы знаете что это такое? Я уже не
понимаю на каком я свете! Это кошмар, ужас, я не могу спать, мне
плохо... Я заплатила за этот матрас триста долларов. Я узнавала, новый
стоит долларов пятьсот. Но ведь его ещё надо купить... Почему я должна
платить за то, чтобы матрас вытащили на свалку!? Это идиотизм! Почему?
Я и сама могу его вытащить! Да! Я вытащу его, - она вскочила и побежала
в спальню.
- Тереза! Подождите, не уходите! - закричала я. - Мы обязаны поступить
по закону. Понимаете? Мы на работе.
- Я всё понимаю, - она остановилась в дверях, держась за косяк. - Я всё
понимаю. Простите меня. Честное слова, я ничего не имею против вас. Это
просто дело принципа.
- Мы работаем не на себя, а на организацию, финансируемую государством,
понимаете? Мы должны поступить так, как от нас требуют, мы на работе.
- Да я всё понимаю... - она вернулась к своему стулу у окна. На самом
деле это была дверь на балкон. Над столом висела большая карта мира, на
карте - фотография красивой молодой женщины. Тереза уже рассказала, что
это фотография ее внучки.
- Вы можете не выбрасывать матрас, - мягко сказала администратор. - Мы
обратимся в компанию, которая проводит у нас дезинфекцию, и они оденут
на матрас специальный чехол... - администратор не смогла закончить
начатую фразу. Тереза опять разволновалась.
- Я живу здесь уже двадцать лет, - кричала она. - Двадцать лет! И ни
разу ничего! Я что, из России вам этих клопов привезла? Контрабандой,
как бомбу замедленного действия? Я что, специально это сделала?
- Тереза, вас никто не обвиняет. Нам просто надо принять решение,
сегодня, - администратор выжидающе смотрела на старую женщину. Та
опустила голову на руки, склонилась к столу.
Я переводила и думала, что всё это очень странно. Какие-то клопы!
Подумаешь, клопы.
- Мне уже восемьдесят пять лет, -- сказала Тереза. - Это очень много.
- Всё будет хорошо, - сказала я.
- Нет, уже ничего не будет хорошо, - возразила она.
- Поверьте мне, всё будет хорошо. Мы что-нибудь придумаем.
- Я позвоню в агентство и попытаюсь получить для вас помощь, - сказала
администратор.
- Спасибо вам! - воскликнула Тереза. - Спасибо! God bless you!
- Спасибо, - смутилась администратор.
- Так что вы будете делать? - спросила она через минуту.
- Делать? Что я должна делать?
- Насчёт матраса...
- Я что, сегодня, сейчас должна это решить? - И вдруг она опять
заплакала. - Вся жизнь... Вся жизнь! Вы понимаете, вся жизнь! Папу
расстреляли в тридцать седьмом. А потом, куда ни ткнись - враг народа.
Он был враг народа, а я была дочерью врага народа, - она взяла меня за
руку и посмотрела мне прямо в глаза. Казалось, она успокоилась и просто
передавала мне свою очень важную информацию, самое главное. - Хочешь
эту работу - тебе нельзя, ты дочь врага народа. Туда пойдёшь, сюда - и
опять ты дочь врага народа. Есть было нечего, всегда есть было нечего.
Мы прожили три с половиной месяца в шифоньере, в шкафу - на улице. А
потом была война... - Я переводила, и в голове у меня всё крутилось.
Ведь мы пришли сюда всего лишь из-за клопов.
По ходу дела мне приходилось давать исторические справки. Администратор
кивала головой. Может, она слышала подобное раньше. Может, она читала
обо всём этом где-то и понимала, о чём идет речь?
- А в войну нас отправили в эвакуацию... Эх! - Тереза махнула рукой и
замолчала.
Администратор смотрела на меня выжидающе, я всё ещё переводила. Перед
глазами у меня стоял шифоньер, шкаф, в котором они жили. Как можно было
жить в шкафу?
- Перед отъездом сюда они даже записной книжки не дали мне взять с
собой, даже адреса подружки я не смогла с собой взять, - она замолчала
и опустила голову. Администратор тоже молчала, она выжидала, видимо,
понимала что-то, давала ей выговориться, ждала своего момента. - Вся
жизнь! Вся жизнь прошла... Не буду я платить, это против меня, я
морально не могу этого сделать. Мани! Деньги! Всюду деньги, деньги,
деньги... Какие деньги, когда у человека несчастье! Даже миллионеры
болеют, страдают и умирают тоже. Деньги ничему не помогают.
- Но ведь люди болеют, а потом им присылают счета из госпиталя, и они
платят, несмотря ни на что, даже если им пришлось пережить операцию на
сердце. Понимаете?
Тереза молчала.
- А что бы вы хотели, Тереза, как бы вы хотели решить эту проблему? -
спросила я.
- Я? - Глаза у неё словно бы опять нашли меня, увидели,
сфокусировались. - Ну, это я сейчас вам объясню. Я из России. Мы к
этому привыкли. У нас были клопы, и мы от них избавлялись. А сейчас мы
в Америке. Пусть они обработают чем-нибудь посильнее, и клопы исчезнут.
- Они уже обработали очень сильным средством, но клопы так сразу не
умирают. А ещё они откладывают яйца. Мы не можем вынести этот матрас из
здания, и чтобы эти яйца или сами клопы попали к вашим соседям. И
потом, это очень опасно для здоровья, - сказала администратор. - Я
знала одного человека, его так заели клопы, что у него началась анемия,
малокровие, и ему пришлось делать переливание крови.
- Какой кошмар! - у Терезы отвисла нижняя челюсть, она всплеснула
руками.
- Они обработали вашу квартиру очень сильным средством, Тереза, -
сказала администратор.
- Да они всё равно ползают повсюду! Пойдёмте, я вам покажу!
- Не надо, я вам верю.
- Да, и как они обработали? Значит, плохо обработали! Наймите хорошую
компанию, и пусть они обработают по-настоящему!
- Они хорошо обработали. Клопы сразу не умирают, - спокойно ответила
администратор.
- Тереза, вы не совсем правы, - вмешалась я. - Я тоже из России, и
клопов там травили, а потом они опять возвращались, и яйца они
откладывали под обоями, а потом мы эти обои обдирали.
- Да! Я помню, это был ужас! Они бегали по стенам, уходили к соседям.
- А вы помните "Клоп" Маяковского? Ведь это самое живучее насекомое.
Они выживают даже после атомного взрыва.
- Мне кажется, это тараканы выживают после радиоактивного взрыва, -
уточнила администратор.
- Ну, всё равно, это одно из самых живучих насекомых.
- Вы просто спасаете меня! Я всё поняла! Теперь я всё поняла. Я думала
- если я в Америке, то они смогут что-нибудь придумать, что они
что-нибудь уже давно такое изобрели против клопов. А они не умирают!
Да? Теперь я всё поняла. Спасибо вам! Что бы я без вас делала!
- Ну, что вы, Тереза! Давайте подумаем вместе, что нам лучше сделать, -
продолжила разговор администратор.
- Вы. Вы подумайте.
- Вы хотите, чтобы я приняла за вас решение?
- Да! Я не могу, поймите меня, я не могу. Ко мне приедет внук, и где он
будет спать?! Боже, что мне делать!
- Тереза, успокойтесь, - я положила руку ей на запястье. У неё была
сухая, тонкая кожа, покрытая тёмными пятнами, рука усыхающей женщины. -
Всё будет хорошо, - сказала я опять.
- Спасибо вам! Как хорошо, что на свете всё ещё есть добрые люди.
Мне стало стыдно. Я ничего для неё не сделала. Переводила, хотела,
чтобы всё это поскорее закончилось. У меня уже чесались руки и шея, я
думала о стуле, на котором сижу. А в стульях тоже водятся клопы?
- Давайте, мы обернём ваш матрас в специальный чехол, это будет
дешевле, и не надо будет покупать новый матрас.
- Правильно! Боже, как я вам благодарна! Правильно! И они там подохнут!
Все! Сдохнут! Да? Убьём клопов! Пусть сдыхают!
- Пусть подохнут, - администратор засмеялась, повторив по слогам
русское слово "подохнут". У неё получилось "пэтохнет". Тереза тоже
стала смеяться.
- Я ведь сильная, - сказала она. И вытерла глаза тыльной стороной руки.
- Я выживу, я ведь дочь Сталина! - И опять засмеялась. - Понимаете, он
убил моего отца и удочерил меня. Понимаете? Адаптировал, да? Я теперь -
дочь Сталина, сильная женщина.
Администратор улыбалась. Она не понимала.
- Это шутка, - улыбнулась в ответ Тереза.
* * *
На улице было очень жарко и душно, но тело обрадовалось теплу. Кожа
задышала, разгладилась под солнечными лучами.
- Ты знаешь, была такая книга. Она называлась "Палач любви", сборник
рассказов о людях - пациентах психолога. Её написал один американский
психотерапевт в шестидесятые годы, - сказала я.
- Не знаю, я не читала, - пожала плечами администратор.
- Там был рассказ о женщине, которая многое пережила, овдовела. И, тем
не менее, она держалась. А потом она потеряла кошелёк, когда пошла в
магазин за продуктами. И вот эта потеря вызвала у неё такую реакцию...
Эта потеря словно бы была последней каплей...
* * *
Вечером я опять поливала мой садик. Трава истомилась под солнцем,
большие листья африканского растения "слоновое ухо" поникли, цветы на
клумбах склонились на вялых стеблях. Мимо пробежали три кошки. Они
гнались друг за другом, беспечно зависая в полёте, как четвероногие,
хвостатые птицы. До меня долетело дикое завывание, переходящее в
протяжное "мя-я-у-у". Ночью они опять будут меня будить, визжать и
кувыркаться под окном.
Бостон, 2006