"ОКНО" № 11 (14) | Поэзия

СЕРГЕЙ БИРЮКОВ (ГАЛЛЕ, ГЕРМАНИЯ)



*  *  *

все меняется
прав гераклит
или кто там
неважно
все меня...
и по ком-то
звонит
колокольчик
бумажный



*  *  *

...и вопреки всему
весло и слово
соединены
и ты не можешь
разорвать единство
четырежды
упрочено оно
весло и слово
слово и весло
и весело
и словно
и солоно
и славно



Спиностихи
(стихи проступающие на спине)

спина спина
на что ты нам дана
зачем бываешь ты больна
когда должна быть
как стена
спина спина

и отвечает нам спина
затем бываю я больна
что я всему стена
верней всему спина
а потому вот и больна

так будь сильна
так будь вольна
так будь волна
спина спина спина



Формальный подход


Ничего не стоит написать какое-то стихотворение
И отразить в нем какое-то настроение
Даже если это будет нестроение
Даже если это будет стенание
Даже чувств нарастание
Даже угасание



Рецензия

как стихи это плохо
а так ничего
что же
может быть и так...

ТАТЬЯНА ГРАУЗ (МОСКВА)


Последнее тепло осени

в колбе бездонной зрачка
                                             перебродившее лето
                                переболевшие весну облака
                                 и скальпели узких дорожек
                                                                  от дома
                                             к первым морщинам
к  сердцу усталому
в темноту
где никогда не расстанемся
куда убегают дети и тихие звёзды




Тихо-тихо

листком кленовым в тоненьком ледке озябшей лужи
                                                             застыть
                                                             не шевелится 
                                          или полететь
                      сквозь горе горькое
                      сквозь горы разреженного воздуха
войти неспешно в темноту
где не живут
и где несчастья так же далеки
                     как пепел невозвратный счастья
а все слова на первый снег похожи
                  (так быстро тают)
и остаётся холодок и влага
                      озноб весёлый

и так блестят глаза
прохожих пролетающих как птицы

о ком твоя молитва
         вот о том
                        промокшем молчаливом
                        первом
                        встречном




Апрель-голубка

проточный свет
                     день чистопрудный
апрель-голубка в теплынь недремлющего неба
         на льдинке солнца незаметно проплывает
как мы быть может
                        может быть когда-то

*  *  *

в свете июля зелень паслёна
          х р у с т а л ь н а
нужно ль ещё что-нибудь?
может быть отсвет дрожащий
             зелёный
в воде голубой?




Ночь угасания сумрачных облаков

коконом колыбельным лунного света
окутано дерево
и зачаровано смотрит
                                                       в тёмное
                    первобытное ночи




Утренний сон

ночью в разрушенном доме
кто-то стучался в закрытую дверь
кто-то входил в опустевшие комнаты
жёлтые листья - капли увядшего света
по подоконнику шелестели тревожно





БОРИС КОЛЫМАГИН (МОСКВА)

*  *  *

Жизнь дарует радость
ветра со снегом
и пляшущих сосен в дюнах.
Архитектура модерна дразнит время
и успокаивает нервы
ни встречи, ни ожидания встречи
и даже не сам, а далекий мальчик
но это не важно

катапультирование в иное.
Тесная комната с камином
вой за окном
и густая серость
рвется - маски и всё такое:
немецких романтиков дрожь.



*  *  *

Листья падают на ряску
Осень в кочках облаков
Надевает дружба маску
И гуляет между слов

Мысли прыгают по кругу
Водомеркой на пруду
Эйдос служит службу другу
В Академии, в саду

О едином и о благе
И о чем? - горящий взор
Даймон выход даст отваге.
Просто долгий разговор
Да далекая прогулка
До другого переулка.



*  *  *

словно из мелких сит сеет -
так водомерки бегают
и небо совсем прижалось к воде
одно и то же
бессмертно и беспечально
наполнено
разговорами мудрых
и воем бензопилы.



*  *  *

Лежу на балконе, слышу, как жена мучается у компьютера:
Клавиатура
тяжело дышит
и стонет
буквы и знаки
податливы
жестким пальцам
медийной драки
в полночь
на линии шторы
завистник Марс.



*  *  *

Они вынесли злые муки,
превышавшую меру слез
остальное - слова разлуки
возвратиться не удалось
остальное - забвенье словом
всплески памяти у камней
геометрия переломов
оцифрованный театр теней.



*  *  *

Я вспомнил: ничего там нету.
И только дым, и только звук
гитары. И тропинка к свету
в сплетеньи слов, в сплетеньи рук.

И всюду "мы", земля туристов,
веселых трудников земли,
плюс караваны жестов, смыслов,
и флаг полощется вдали.

И мы идем везучим маем
и невезучим декабрем,
повсюду вешки расставляем
и миф вокруг себя плетем.

АНДРЕЙ ГРИЦМАН (НЬЮ-ЙОРК)


*  *  *

Очнулся. Вещи переместились.
Тени повисли как части одежды.
Будто приснилось, что всё простили.
Все прояснилось, и стало как прежде.
Кошачьей дугой надежда застыла,
а книги светились и тихо гудели.
Память повисла, как облако пыли
в луче над загадкой раскрытой постели.
Тогда я проснулся, оделся, умылся,
вышел на реку, глянул на город.
Так же вспорхнуло затекшее сердце
и распахнулся затянутый ворот.
И так я подумал, что вот, и живая
сквозит над рекой одиночества песня.
А клумба любви распускается к маю
всегда в красоте своей бесполезной.



*  *  *

Что же все это значит?
Сердце ищет воздушную яму,
Полет продолжается.
Пока напитки разносят, пока сердце бьется.
Пока мир построен на боли.
А моли что? Слепо в шкафу ныряет.
А мы все ждем встречи на воле,
в полете, под часами, под солнцем.
Но климат странный - моста не видно.
Все покрыто облачным ожиденьем.
Встаешь с утра - и как на заданье
Снова в поиск.
В сгоревшее зданье.
Идешь по комнатам - что-то осталось.
Старые письма, бутылка, на донце,
То тут, то там проглянет солнце
и снова - свет от внутренней лампы.
Сколько можно любить на свете?
Сколько комнат в доме?
Забыл где вход, где горы в окне повисли.
На расстоянии - ее лицо
в воздушном проеме,
и блики света - обрывки песни.



*  *  *

                                        Л. Херсонской

Под конец он ждал, чтобы она пришла,
разложила все как всегда:
помидоры тонко
нарезаны, соль, перец.
Вообще-то все у нас в рубцах, швах,
и в окне маячит другой берег.

А он все ждет - жена есть жена.
Если есть. Тогда и лодка найдется.
Ну что там было: не тюрьма, не война,
так мотания инородца.

Но живущий, знаем мы - не сравним.
И на легких стопах она где-то спешит, тончая.
То ли - пот со лба, то ли чай с утра.
Все что просит он - чашку чая.

*  *  *

весна. а как-то все потемнело
черные почки набухли ночью.
какое кому, в сущности, дело?
весна - одиночное дело, волчье.

открылась на клене старая рана
и соком медленно истекает.
но снова теперь как щенок-подранок
ищещь во тьме очертания рая

пока остывает вздох понемногу
пока собираешь вещи навскидку,
не ясно пока - какая дорога.
в сердце застряла заветная метка

заметная только таким же печальным
борцам за свободу последнего вздоха.
прощаюсь. до осени первоначальной.
или, пожалуй, до первого снега.



*  *  *

Я хотел рассказать тебе наше житье-бытье
вчера, сегодня, а ты говоришь - не вынести.
Тогда я включил волшебный фонарь и все
осветилось: цвета побежалости,

в саже перрон, последний вагон в инее,
местность - в провал, под откос убегающая.
А ты говоришь: родной, Боже мой,
куда же ты делся: по вагонам,
на перроне остался?

А я говорю: пошел я домой,
туда, где мол ждут,
в тридевятое царство.

А ты говоришь: кто же ждет тебя, кто?
Я же одна могу это вынести.
Вот - твой окурок, шарф, пальто,
стопка в углу
неоконченной повести.

Не до повести, тающий звук
ведет за предел беспредельной точности.
Издали - всплеск говорящих рук
и темнота обесточенной вечности.

ГЕННАДИЙ КАЦОВ (НЬЮ-ЙОРК)



Черная полоса
 
Послушай! Все, что есть в этом тексте - только слова.
Расслабься: если сегодня плохо, то завтра тебе будет
Лучше. Спать ложись без оглядки на то, что сова,
Пораньше - так пройдут побыстрей неудачные будни.

Таковы эти время, рубеж, полоса, этап. Посмотри:
Не одни мы, ведь мы не одни, и не хлебом единым.
Нарисуй светлый дом и родных человечков внутри -
Пусть смеются от сказок, допустим, Ходжи Насреддина.

То добавь, что зажглось под луной, чтобы им во сто крат
Там, внизу, потеплей; чтобы, как в заповедной Туле,
Собрались к самовару и, в чай обмакнув рафинад,
Сладко ночью зевали да потягивались себе на стульях.

Разожги им камин, и, пока прогорают до вечной золы дрова,
Обсуждай вместе то, что наступит и с каждым случится
Там, в грядущем, где всегда никого - только эти слова
И еще ни одной из непрожитых дат не ставшие, числа.

Чтобы каждый к утру оставался с собой и печален, и тих:
Путешествия тем интересней, кто все-таки дома остался;
И вот это, до точки в конечной строке, как одно из них,
От меня - на одной из дорогой построенных станций.




Апрель

Цвет заполняя, зеленый по синему,
Точками с каждой раскрывшейся почкой,
Пуантилизм апрельский - посыльного
Вроде, что послан курьерскою почтой.

Срок обозначен, и к дате доставлены:
Тонны тепла над изогнутой веткой;
Мир микровзрывов - так хлопают ставнями
Окна на даче, раскрытые ветром;

Взгляд от пчелы, оглушенной хлопушками
С их конфетти над весенним парадом;
И, как синонимов к образу Пушкина,
Запахов столько, что больше не надо.




Семейная фотография
 
Повторяемость оптики: достигнутая мгновенно цель
Порождает последствия. И позже совсем не важно,
Что для прошлого остается - отпечатком на линзах "цейс",
В оцифрованном виде, в формате фотобумажном.

Все, что было: взгляды, "рожки" пальцами - антураж
Из условностей, что и есть предмет фотосессий,
Превращает близкий образ в средний план, в типаж,
В чуждое "некто" - с жеманной улыбкой в процессе

Перехода из прошлого, что роняло привычно слова,
Что сморгнуло (реакция на увлечение фотовспышкой),
Рожи корчило - в статичность статуй, в знакомый едва
Персонаж объектива, далее сдавленный черной крышкой.

Снимок этот теперь не вместить в прожитый вместе миг -
Инородное тело, с коим будет проблема на совместимость;
Двух времен невозможный, возможно, смертельный микс,
С тем, что в нем исчезает с годами необходимость.

Не досталось ничего и грядущему - в безразличном там
Эти фотоулыбки и взгляды, будто залитые муссом,
Как бессмысленный имидж, отправит во вселенский спам
Потомок. А, найдя фотокопию, навеки опустит в мусор.

ДМИТРИЙ ПАНЧУК (АРХАНГЕЛЬСК)

Одинаково, мой Принц

Спляшет,
Выйдет из круга вон -
Сядет,
Тенью под небосклон,
Обведёт взглядом вокруг
И причмокнет
Складкой запеченных губ,
Обдумает всё взвесит -
И под гору в ручей весело!
Зашипит, там каскадом брызг
И наверное припомнит
Как в костре искры летели в высь,
Небесных ресниц,
В высь, всё в высь
Чтобы пеплом вниз,
Чудный каприз
Спи там на дне - чёрный Принц
Нынче праздник твой, без границ…

Берега

            Для всех детей.

Лодка текла
От берега к берегу,
Странника не было…
И лес тёк -
Как ладони по воздуху.
И плыли мимо многие,
Не замечая, трогая.
Из ручьёв складывалась река:
Внятная, мягкая.
Подобно тучным пристаням
Следили рыбы за истиной.
Сладко качала волна,
Напевая, уводила от берега,
Таяла в туманах земля.
Чуть слышно шептались камни со дна:
- Не видно странника?
- И да, и нет…
- И нет, и да…
- Вот в чём беда,
Два берега…
Качают лодку
Люди  настроения.

Веселитесь о берегах,
Как о двух и Нет и Да…

Художник за работой

И седина
И пост
И красота -
Как рожь смотрела в глаз огня
И волосы её как смерть моя
Дышали в шею ноября…
Сверчок молчал
Сравнив мотив,
Всю смелость
В скрипку затаив
И тайны мягкая петля -
Глядящих обняла змея…
Живой по небу
Плыл старик
И нем и светел
Чуда лик…

Рождение супрематизма

Отчуждение, как изгородь пустого сада.
Чувствую изображать более триады прямоугольников,
как давеча наблюдал солнце у яблонь.
Или чада любимые ночи -
так точно, так вечно
как круг очи.
Липы живые - впору мне,
я несколько преувеличен относительно их теней.
И  чем темней квадрат неба, -
тем сильней стремление в красный.
Обезоружен на вершине изгиба-колена
сухожилия лестницы -
я на последней ступени,
я её продолжение.

Имена

Рек много
и имён у них.
Озёр, ещё больше и имён.
У Земли, вообще, одно имя.
Деревья и животные повторяются…
И лишь у людей имена в честь умерших -
как у умерших жизнь для имён.





ВИКТОРИЯ МАМОНОВА (САНКТ-ПЕТЕРБУРГ)


Каштаны

Каштаны - к поздним плодам, а не к осени. От осени пусть останутся только
крик красок и длинные тени. В поздних плодах особенно поражает истошность и
собранность жизненного рывка. Поэтому все это красочное многоцветье -
сочный выстрел перед белой тишиной.

1.
от звуков абстракции
- геометрия вариаций,
просвеченная сквозь
призмы вещ-свойств,
- единственный брод
хаософона: матери род.

2.
значит, вот так сворачивается время,
мелькая днем и ночью попеременно:
изнанкой и лицом, лицом, изнанкой,
мягко ускользая или играя в прятки
с желанием всерьез поймать вопрос
начала и конца - рубца от перегиба.
чуть истончаясь в серебристо-синем,
вальсирующим оттеночно от сини -
к иссиня-черному и к голубь-белому,
вобравшего в себя цветовселенную.

Я тогда, конечно, испугалась свободного падения в бесконечность, где поступки и
предметы лишаются своих качественных характеристик и являют лишь знаки
присутствия. Отчего уход в минус форм сопровождают депрессия и бром? Всегда
есть шанс вынырнуть в противоположном.

3.
почему сейчас, когда я исчерпана, некрасива,
когда нет ни чувств, ни движения, ни силы,
ты обрушиваешься, как весенний ливень,
и бесцветные глаза, волосы, все свои сердца
я опускаю в тебя, пытаясь расти незаметно,
но старания тщетны, т.к. наигранно лживы,
неудержимо меня разносит по твоим венам,
и я резвлюсь и стенаю, льюсь и проклинаю
одновременно: не помню - знаю мгновение
всем существом податливым и верным.

4.
весь день вдоль противоположных сторон
брожу, скитаюсь и прогуливаюсь со сном,
как с бездомным, тобой брошенным псом,
отвечающим мне глазами, носом, хвостом
на любое совместное со- / чувство в плане
- на сослагательность первых очарований;
впрочем, он - ведь сон, он все понимает,
даже то, что еще не приблизилось к яви.

5.
цветут глаза, цветут рассветы - лето!
мы забегаем друг к другу ненадолго,
сразу с порога: только ненадолго;
на севере каждый из первых встречных
- служитель культа древнего Ра; а
кстати, и Сфинксы совсем ненароком
в оптике топоса оказались под боком.

6.
стремление развивает массу способностей:
а способности в основе новые био-отрасли:
рост онтоизменений с амбицией на фило-:
было время, когда всё био- только и было, 
что глупым планктоном в чреве огромном;
а после мы стали, как деревья, взрослыми;
на случай: если и филопрорывы наскучат -
мы причалим к берегам синими лучниками.

Как синими? А с каким у тебя еще цветом ассоциируется легкость, изменчивость
и подвижность состояний?! Нам ведь так хочется жить во всех реальных и
потенциальных, параллельных и пересекающихся мирах.

7.
и какая уж тут жизнь взаймы?! свою бы донести
в душе, сердце, чреве, в стихах и в лет круженье
до тебя, твоих уединенных рассуждений вслух:
пробуждение - голос глухого, уходящий в космос,
минуя чьи-то чужие уши… невидимка, летун,
говорящий морем и испаряющийся еще до суши;
суть голос, не знающий своего тела, голос предела,
голос души всех душ, не ведающий звуковых туш
и отвлечений, несовместимых с предназначением;
голос без слуха, которому свыше дано не слушать,
но слышать, что прерогатива вовсе не уха, а духа.

8.
сохранение и изменение -
закон природы, сохранение
- закон рода, изменение -
закон породы, от рода до по-
роды - схватки и обмороки:
преддверие надежды и пути.

Каштаны - к поздним плодам, а не к осени. От осени пусть останутся только
крик красок и длинные тени. В поздних плодах особенно поражает истошность и
собранность жизненного рывка. Поэтому все это красочное многоцветье -
сочный выстрел после долгого созревания.

ЕВГЕНИЯ МАРКОВА (БЕРЛИН)


Тело помнит

тело помнит проколы
и точки распада
пропускает по венам
волны недуга
площадь любви треугольника ада
равна квадратуре полярного круга

это тело бродило
по вырванным листьям
по бульварам
по барам
по бабам
по клабам
пропадало в тумане очертанием лисьим
заедало проблемы сочным кебабом

тело знает
ни много
ни мало
невечна
золотистая кожа
гладкого бока
тело мелко дрожало
бухало беспечно
сотрясалось под звуки тяжёлого рока
растаманского рэгги
хулиганского рэпа
кастаньедного транса
африканского свинга

тело жаждало отжиг
как жаждет кровищи
конферансье
бойцовского ринга

голова отдавала
сухие приказы
совесть резко кидала
назад и направо
рот выплёвавал
замысловатые фразы
ну а тело гуляло
вдоль сточной канавы

тело парилось
мялось
и очень чесалось
в очень разных местах
с интенсивностью разной
с кем попало валялось
разговлялось сношалось
тело было ужасно
и страшно заразно

тело пыжилось
тужилось
нервно сжималось
барабанили пальцы
по тревожным коленям
по суставам карабкалась
цепкая старость
расплывался на звёздочке
юный В. Ленин

обвисали портреты
на сутулых обоях
тело тихо сидело под клетчатым пледом
размышляло о Гойе
о геях о гоях
тело было с гигантским
сумасшедшим преведом

О пользе кальция

две таблетки кальция в день,
а ногти всё ломаются и идут в отбросы

вкалываю сверхурочно, приобретаю всякую хрень,
радуясь, как песцу меткие эскимосы

в зеркале -  среднестатистическая попень,
на экране - Хайди Клумы, Кейты Моссы
маршируют, на последнюю дырочку затянут ремень,
тщательно продуманные, как план Барбаросса

что ни намажь, что ни надень,
что ни вплети в тяжёлые косы -
инь без янa стоит ломаный Yen,
где неправильный мёд, там неправильные осы

посылаю проблематику в пень,
шкала Альтмана какбэ намекает на манию,
а ты так и торчишь в глубине сознания -
равнодушный и по-богатырски светловолосый.

А пока липсис

А пока -
              пока все поджидают Апокалипсис,
              готовятся,
              запасают консервы и воду,
              читают Аве Мария,
              сверяют приметы,
              щурятся на звёзды,
              обсуждают прогноз погоды

А пока -
              пока не жахнуло,
              пока не грохнуло не-подеццки, по полной,
              народики кучкуются,
              замышляют заговоры,
              проворачивают перевороты,
              проигрывают-выигрывают войны

занимают очередь за светом,
за добром,
за пирожком с мясом,
подпрыгивают, пища:

и мне, и мне

пихают добро в бидончик,
называют раздавальщика пидорасом,
забывая, что денежка-то на дне.

а на дне бидончика те же яйца,
как в любой произвольно взятой садо-школе -
детишки в полусне
фиксируют точку на стене,
концентрируются до боли
и зубрят даты

семнадцатый
сорок первый
сорок пятый
шестьдесят первый
восьмидесятый
восемьдесят шестой
восемьдесят девятый

век не видав воли

тренируются опасаться сферического данайца,
налоговую, пришельцев, мошенников, госконтроль,
хором призывают Апокалипсис,
каждый понедельник в восемь ноль ноль

      А пока
другие
        или те же самые
пока не хряпнуло
торопливо любят друг друга, глядя на стрелки,
а потом за сигаретой закатывают глаза
и сетуют с надрывом: вот и поделом нам,
какие же мы низкие, мелкие

а есть ещё такие -
пока не бацнуло
цедят по капле пейот
и сами ползком пересекают границу туда,
куда олень не бежит, паровоз не идёт
короче, туда, откуда якобы примчится пипец
куда попадаешь за жену соседа, кутёж и мат,
там нельзя разрывать материал, чтобы сшить его вновь
или стирать единожды написанное - прям вечный шаббат

А Машиах сидит тем временем
в запертом пыльном чулане,
в плену, как Наташа Кампуш или Гилад Шалит
и ждёт, год за годом,
что кто-то придёт,
отопрёт,
ничего не объясняя,
скажет: "Пора!"
и освободит

Бездна

На цыпочках, на корточках,
На три-четвертых-согнутых
Добраться до обрыва
И в бездну поглазеть.

Ногтями соскребая
Порог на грани вечности,
Решить в уме задачку:
Лететь иль не лететь.

И постепенно двигаясь
В обратном направлении,
Прижаться грудью к грунту
На белой полосе.

А после распрямиться,
Сплясать гопак в присядку,
Размахивая пальцами
И сединой в косе.

солидарность, свобода, смерть

Солидарность - слово на букву "эс",
это если, как все, ты несёшь свой крест,
а в другой руке -  трудовой билет,
выключаешь в десять в квартире свет, чтоб ресурсы планеты не исчерпать,
чтоб хватило на век.
или лет на пять.
это если под ливнем идёт парад, и ты тоже шагаешь, хотя не рад,
или если все спрыгнут вон с той горы,
                                                                   ты, как лемминг, поскачешь на раз-два-три,
или словно шахид завопишь: "Аллах...!" -
                                                                        чтоб потом в раю размышлять "а нах?"

Смерть, кстати, тоже на букву "эс",
она приходит, как жизнь, с небес.
вроде бы только родился - и бах! -
                                                               депрессии, боли, слабость в ногах,
мучительный список несделанных дел -
ведь сорок пять лет ты бухал и балдел,
а мог бы первым придумать фэйсбук,
падать со сцены в ветвистый лес рук
и cделать ещё тучу суперских штук,

если б, конечно, творил, а не пил -
это ежу понятно.

Но тебе непонятно, ведь ты не ёж,
и снова суббота, ты снова пьёшь -
Бекс, Будвайзер, Кромбахер, Кёльш -
                                                                   и ноги становятся ватными,
а голова - ни в одном глазу,
лишь вертится басня про стрекозу в уме - а чё вдруг- непонятно...

и вобщем, ты пьёшь и уже хорош,
потом,
                            шатаясь,
                                                        домой бредёшь,
вслед за звездой путеводной,
сам с собой общаясь невнятно.
и уже не вспомнишь, о чём базар,
зудит без умолку в мозгах стрекоза,
что она, мол, кобзарь уматный,
без крыши, зато свободный...

а свобода - ну что свобода, блин,
и кто в этом мире себе господин?
тот, кто прожил всю жизнь один,
клубился в дым, водил блядин,
делая ваккум уже,

или же тот, кто пахал, как мул,
читал Карнеги, был кайнд энд кул,
а ночью одной залез на стул,
петлю затянув потуже?

ты слишком долго искал ответ,
гуглил, на сайтах просил совет,
и каждую ночь встречал рассвет,
ковыряя отмычкой ларчик.
ты часто искал от добра - добра,
строем ходил, кричал "Ура!"
теперь пожинать плоды пора -
запись велась на датчик.

МАРИЯ АЛЕХИНА (МОСКВА)


*  *  *

Потолок поезда отрезал листву.
Я спросила, почему нас отвозят по одному.
Полей плывут полосы, спину лижут простыни.
Это - нож на воде или, может,
Это - остров Кижи,
Где мне разрешат остыть и
Откуда потом привезут историю, на нитку
нанижут.
Нет,
Это не может. Оглядывается провожатый:
"Вот эта, останавливаться,
Остановка
Ваша".
Белый дом, черная сажа.
И в сторону, чуть слышно: "Высаживай, не
наша".

*  *  *

Следствие - страх.
О, что мы?
- Разбились о капли, о стены.
Явились ли после кому?
Только, Боже, тебе одному.

И храни мою руку,
Когда просо слов
Брошу
И предам сразу же - жди меня.

На набережной,
На берегу
Я от них убегу.



*  *  *

Кое-что из области удивлений,
Метеоритного молотка. Такой
Город, состоящий из преступлений:
Не верится даже, что твой и мой.

Слева вешают надпись на красном,
Справа вешают красных, а я
С одной ноги на другую в напрасном
Снегу опускаю взгляд.

Рупор упругий, с выкриком спаренный,
Ленточки треплет в волосах,
И Пушкин на фоне, даром что каменный,
Получается как бы не при делах.



*  *  *

Даня мне говорит: "Мы тебя спрячем,
Так или иначе,
Так или иначе.
Полезай в чемодан, старая кляча.
Какой там души фактура - халтура".
Даня пришептывает: "Литература
Литераутра, мама,
Сама позвала:
Что, не узнала?"

АНДРЕЙ КИРСАНОВ (МОСКВА)

Оно

Вот Оно - всех госпож и господ Господь;
Что пред ним весь твой пыл? - пыль!
Аршин Оно с головы до пят - пять!
Рук Его, что кружат шест - шесть!
А чувствилищ Его при сем - семь!

Смотри: меж ног Его встал - в сталь!
Полнее волн приливных груд - грудь!

Ты попробуй этот трон тронь -
Мигом сдуется твой вес - весь!
А начнёшь у этих врат врать -
Станет каменным твой кров - кровь…

Не считай, что клич этих мест - "Месть!"
Здесь свершается не суд - суть!

Что с того, что карман твой пуст? - пусть! -
То, кем ты доныне был - быль!..
Думаешь ты, твой оплот - плоть? -
Но твой досель не выбегал за кон конь;

Здесь мудрости можешь сколько хочешь, брат, брать!
Здесь ты забудешь всех великих лож ложь!
Мощью, что получаешь в дар, вдарь,
Раскрывая в миллиард вер дверь!

Слышишь? -  шлёт тебе норд-вест весть:
Там духа невест - невесть!
Там свободен от пут путь!
И коль будешь там прав - правь,
Претворяя премудрость вед: ведь,
Стрелу стремя, что Стрелец дал, вдаль,
Знай: коли хочешь быть духом цел,
Выше себя в цель цель!



*  *  *

В комнате твоей голубой свет,
То не аура твоя - телевизор;
Сколько прожито уже других лет -
Медлит шаг под твоим карнизом.

Жил когда-то романтичный балбес,
Новизной твоей тайны полон;
…То не звезда упала с небес -
Окурок с балкона.

Вначале бы знать, что в конце найдёшь -
Разглядеть бы сразу образ двуликий!
…И я ухожу, отчаявшийся и слезноликий,
Рассылая во все окна дождь.