Иван
Кротов (Краснодар)
Судьба воина
Хорошо быть ратником молодым и статным, выступая с ярким флагом за
спиной: девки малиновые улыбаются, половые наперебой обслуживают,
домовые низко кланяются, коробейники делают скидки. Знают, что молодой
цены добытому не составит. Все градские обыватели любят
бросающего вызов судьбе, хотя и торопятся сплавить его
подальше � умирать за други своя.
Плохо быть солдатом старым � седым, хромым и нищим. Все отворачиваются
от него и презирают. Город спешит захлопнуть врата желаний перед его
костылём. Гость незваный и сам не знает, зачем вернулся сюда � он
словно призрак, тело которого осталось там, на полях сражений�
А город обглодал и выплюнул косточку его жизни�
Свет в глаза
�Утром лучше идти на запад, вечером � на восток: солнце не будет
слепить глаза!� � назидательно подумал Скиталец и двинулся навстречу
светилу, которое, подпрыгивая, пыталось нырнуть за дальнюю площадь в
конце улицы. Дома по обеим сторонам красиво изгибались вслед за красным
мячиком, почти соприкасаясь крышами. Так лепестки цветов закрываются,
когда объёмная картинка дня складывается в плоскость ночи.
Ная Плюснина (Пермь � Москва)
Гроза
Крона соседской березы стала лесом и теперь расходится в ветер,
поднимая на выдохе улицу: кусты сирени, смородины, акаций, цветы,
заборы и меня, конечно.
Вдруг начнется гроза. В прошлый раз небо раскалывалось и валилось
кусками над домом, в котором мы втроем с сестрой и мамой прятались со
страха.
Электричество отключилось. Ливень расхлёстывает помидорных нестойких
солдатиков, вода топит огородные гряды. Корабль в корабле: дрейфующее в
волнах теней зашторенной комнаты диванное укрытие в готовом плыть доме.
Внизу за водой ивы. Они поднимают ветками-пальцами вверх-вниз. Ивы
счастливы. Словно еще живые водоросли, брошенные на берег, умирающие от
солнца и успевшие спастись во внезапно вернувшейся реке.
Графа �о себе�
� А вы, собственно, из какого города?
� А я, собственно, не из города. Я из
пространства между. Из поселка, постепенно растаявшего в село.
Собеседник тускнеет. Я теперь
в его глазах обретаю значительный дефект.
� В деревне живете ?
� любопытствуют с непонятным
превосходством .
� Да,
� соглашаюсь я, зная, что мои
объяснения про дом никому не нужны. И место, похожее на
прустовский Комбре со смешными немного нелепыми людьми
историй Диккенса, это обязательно безысходность, грязь и грусть
�российской действительности�.
А я приезжаю оттуда, где мир
теряет зыбкость и дрожит, балансируя в хаосе, сохраняя красоту
мгновения.
Осколки лета
Если бы не отъезд из дома и трудности другого места, то эта осень была
бы самой прекрасной. Но приходится много переживать. Потом грустишь и
уже не видишь всей красоты. Хотя жизнь воспринимаешь острее. Точнее �
насыщеннее. Выходя иногда из закрытой комнаты переживаний.
Измерять год словно школьник, от начала сентября.
Я жила дома от таяния снега до умирания листьев.
Сад пока еще не спит. В нем мамины астры. И георгины. И неподатливые
кудри желтых, лиловых львиных зевов.
У той скамейки, где легко пишется держится роса в детских ладонях
чистотела.
И даже сливы на хрупких лапках-ветках терновника держатся крепко. И
только их холодный сок говорит об уходе тепла.
Базилик на грядках в июле наливался густым фиолетом. Цвет расползался
по листьям как пятна на промокашке и вдруг � запах! Запах базилика! Дай
ему звук, он мог бы гудеть словно саксофон в джазовой игре рататуя из
только что собранных овощей.
Лето переполнено вкусом. Заварить букеты душицы с лугов, принести мяту,
мелиссу и смородину, собрать запахи в одном чайнике. И собраться всей
семьей на кухне. Болтать и смеяться. Я каждый раз не помню, над чем мы
хохотали до колик в животе и что так серьезно обсуждали.
В понедельник и пятницу нам привозят молоко и творог. Три литра счастья
и полкило сомнительных удовольствий.
Мама наливает молоко в кружку и я замираю. Привыкла к пакетированному.
И никто же не проверял эти самые три литра. Вдруг вкус совсем
отличается от того, истинного, удивительного?
Но стоит взглянуть на белую,
белую-белую бутылку в холодильнике, на корону из сливок, как опасения
уходят. Тянешься за столовой ложкой и черпаешь счастье из стеклянной
глубины, булькая и взбивая пузыри.