Ничья
бабушка Сара, для всех и всегда Сарушка, была старой девой, так судьба
повернулась. В еврейских семьях, в местечках редко такое случалось. Все
свои,
все друг друга знают как облупленных, всё подноготное и тайное � не
скрыть ничего,
не спрятать, не спрятаться. Никакие сваты-сватьи-шотхены не нужны, хотя
и эти
тоже не сидели без дела � из любви к своему древнему занятию.
А
Сарушка в молодости была красавицей
� маленькая, точеная, как статуэтка фарфоровая, кареглазая, с темными
длинными
ресницами, отбрасывающими тень на белую атласную кожу, с яркими, чуть
припухлыми губами, всегда приоткрытыми в смущенной и нежной улыбке, с
густыми,
курчавыми, черными как смоль волосами. Глаз не отвести. Ее сватали все,
еще
совсем девчонкой была, куклу свою нянчила, а в доме суета происходила �
то одни
родственники приедут невзначай с великовозрастным отпрыском своим
неустроенным,
то другие приведут вдового мужика в расцвете сил, обремененного детьми
и
хозяйством, а то и вовсе пожилого, но зажиточного соседа усиленно
сватают.
Родители
не торопились, выбирали
вдумчиво, с такой невестой спешить не приходилось � выбор был богатый.
Мать
расчетливо прикидывала, как выгоднее дочку устроить, а отец не сводил с
нее
влюбленных глаз и тихо страдал, понимая, что все равно, поздно или
рано, уйдет
от него дочечка, раскрасавица Сарушка, с чужим мужчиной жить станет,
его
ласкать и обихаживать, деточек нарожает. И он осиротеет без нее,
любимицы своей
ненаглядной.
Она
видела, что он переживает из-за
нее, ластилась, обнимала обеими руками за шею и шептала нежные слова.
Никто
никогда не говорил ему таких слов, отцу и матери не до того было,
надрывались в
работе, чтобы выжить и всех девятерых детей на ноги поставить. Он самый
младший
был � мизинник, на него и вовсе не хватило ни сил, ни любви, ни
нежности. Он
смотрел, как Сарушка играет со своей куклой, и говорил жене:
�
Не спеши, пусть девочка созреет,
видишь, какая она у нас нежная, ее нельзя насильно выдать, ей полюбить
надо и
чтоб ее любили. Иначе погибнет.
�
Ой, ой, ой! Не болтай ерунды, с
любви никакого проку нет, с нее дом не построишь, одежду не сошьешь,
халу не
спечешь, одно сю-сю-мусю слюнявое. Сама решу, за кого дочь выдавать. Не
лезь с
глупостями и куклу у нее отыми, на выданье девка, стыд и срам, �
отбрила жена,
и больше он не посмел заговорить об этом.
Жена
была надменна, холодна,
расчетлива. И упряма. Сказала � сама выберу, так и сделала.
Придраться
было не к чему. Жених � молод, хорош собой, бледнолицый с тонкими,
нежными,
цвета сирени губами, книжки читает, и семья зажиточная,
добропорядочная, отец и
дед мануфактурную лавку держат, прибыль имеют хорошую, все трое мужчин
в
синагоге почетные места занимают, а жених еще и поет в хоре. Ничего не
скажешь
� придраться не к чему.
И
главное � сразу видно стало: молодые
друг другу понравились, зарождалась любовь.
Приближался
день свадьбы, готовили хупу, закупали продукты, наряд невесты был почти
дошит,
модистка уже все булавки изо рта вынула, только наперсток мелькал �
осталось
подол подшить.
В
местечке привычно шептались,
обсуждая предстоящее событие, да как-то вяло, без азарта � зацепиться
не за
что: все как по маслу. Ни осудить, ни поплакать, ни посмеяться повода
не было.
Одно лишь � невеста все в куклы играет. Но и это не в счет, Сарушку все
любили,
жених на хорошем счету, и обе мишпухи образцово-показательные, скулы
сводит от
перечисления всех достоинств и добродетелей.
Скукота
одна. Лучше бы помер кто, чем
такая благопристойная свадьба.
Волосы
и одежду рвал на себе тот, кто
такое подумал, ничего конкретно не имея в виду, ничего. Просто в
трясине
повседневности хотелось чего-то необычайного, что проняло бы до кишок,
поставило с ног на голову, чтобы после вернуться в исходное положение и
продолжить монотонное житье-бытье, день за днем, день за днем, сколько
кому
отпущено.
Все
перевернулось в местечке в день свадьбы, когда почти все приготовления
были
закончены � и холодец хорошо застыл, и фаршированная рыба удалась на
славу,
что-то еще шкварчало, пеклось и жарилось, витали запахи чеснока и
перца, ванили
и корицы. Застолье обещало быть изобильным и таким вкусным, чтобы самый
привередливый гость язык проглотил от удовольствия или от злости, никто
бы не
стал уточнять.
Все
перевернулось.
Молодой
красивый жених скоропостижно
скончался. Лег спать счастливый, с нарастающей радостью ожидая
завтрашний день,
а наутро � не проснулся. Язык не поворачивался произнести такое, но
весть о
случившемся вошла в каждый дом. Прибрал Господь. За что? По какой такой
причине? Покатились стенания и плач по местечку, всех подкосила эта
новость,
никто не остался безучастным. И потянулись к дому покойного жениха, не
верили
ушам своим, глазам тоже верить отказывались - во дворе свадебный
балдахин
стоял, а в доме на полу лежал молодой красивый Сарушкин жених, только
уже
совсем в другом качестве. Собирался стать мужем, а стал покойником.
Уберег
тогда Бог от счастья Сарушку.
"Да
покорит милосердие Твое гнев Твой на меня�" � шептала она
побелевшими
застывшими губами.
И
в тот, первый раз, и потом еще и еще�
Второй
жених тоже дня не дожил до свадьбы. Этот был постарше, но крепок,
вынослив,
работал каменотесом, глыбы каменные ворочал легко, без усилий, мускулы
играли
под кожей, первым силачом в местечке был, все мужчины побаивались, даже
самые
отчаянные драчуны и бузотеры. Он, правда, пальцем никого не тронул, в
самом
крайнем случае, когда его вмешательства ждали, кулаком помашет издали �
и все,
расходились по домам мирно, будто никакой ссоры не было. Так и накануне
свадьбы
вечером кто-то позвал его на помощь, пошел, погрозил кулаком, успокоил.
И
возвращался домой, чтобы детей уложить и мебель в комнате подвинуть,
чтобы
столы для гостей поставить. Шел, напевал веселые песенки, кто-то из
соседей
слышал. А утром нашли его во дворе, возле крыльца, окоченевшего, с
застывшими
красными горошинами на левом виске � поскользнулся и ударился об острый
осколок
камня, который не успел убрать накануне.
Нарочно
не придумаешь! И этот Сарушкин жених не дожил до свадьбы.
И
в этот раз уберег Бог от счастья
Сарушку.
"Да
покорит милосердие Твое гнев Твой на меня�"
Ой,
вэй! Плакальщицы выли и рвали на себе волосы. Никто в местечке не
остался
безучастным к этой трагедии. Но на Сарушку стали поглядывать искоса, с
опасливой подозрительностью.
Все
же спустя время отыскался еще один
смельчак � охотник жениться на Сарушке. Не местный был, ему никто не
спешил
рассказать подробности, и он не выспрашивал: знает � было и было. Да
мало ли
что бывает? Свадьбу решено было сыграть скромную, сочетать молодых под
хупой,
выпить домашнее вино в узком семейном кругу, у нового жениха
родственников в
этих местах не оказалось, сказать по традиции: "Ле Хаим". И
постараться выполнить это немудреное пожелание � жить. Просто жить.
Оказалось
непросто. Наутро жениха не
нашли, переполох был нешуточный, искали повсюду, где можно обнаружить
тело � в
доме, в подполе, на чердаке, на хозяйственном дворе, в лесочке и
придорожных
канавах, даже дно местного озерца баграми обшарили.
Не нашли нигде и не знали, что дальше
делать. Искали труп, других мыслей ни у кого не было, да и откуда им
быть при
таком раскладе. Поэтому когда Ицек-дурачок стал кричать, прихлопывая в
ладоши:
"Да сбег он, сбег, чтоб я так жил! Сбег!" � на него поначалу
прикрикнули, и гнали прочь, не мешай, не лезь под ноги. Потом кто-то
предложил:
"Чемодан поискать надо". Ни чемодана, ни других пожитков не нашли.
Таки сбег! � порешили. Или совсем его не было. Общее умопомрачение
вышло.
Долго
не могли успокоиться, судачили,
обсуждали, пожимали плечами и руками разводили. По этим жестам издали
можно
было понять, что говорят об одном и том же. Разобрали хупу, убрали в
подпол
бутыли с вином. И вспомнили про Сарушку, пока суета и толкотня
происходила, ее
нигде видно не было. Забеспокоились, снова забегали � в подполе, на
чердаке, в
сарае, в лесочке искали. "Сарушка!" � доносилось со всех сторон. Громче
всех кричал Ицек-дурачок:
"Сарушка! � орал, пока не надорвал горло. � Сарушка!! Он не помер, он
сбег!!" К вечеру она появилась, заплаканная, опухшая от слез, почти
невменяемая.
�
Все, � сказала. � Больше никогда, на
то, видно, есть воля Божия.
И
никому не удалось ее переубедить, ни
любящему отцу, ни строгой и властной матери, ни одному ухажеру, хоть
еще долго
многие добивались ее благосклонности, несмотря на все происшествия.
"Да
покорит милосердие Твое гнев
Твой на меня�"
Не
услышал ее смиренную мольбу Господь.
Не
услышал.
Рада
Полищук родилась и живет в Москве. Окончила Московский
авиационный институт. Первый рассказ написан в 1984 году, первая
публикация � в 1985-м, первая книга вышла в 1991�м (изд-во Советский
писатель, Москва). Автор 9 книг прозы, двух сборников стихов
(Библиотечка поэзии СПМ) и многочисленных публикаций прозы в различных
журналах, альманахах, антологиях, как в России, так и за рубежом.
Издатель и главный редактор российско-израильского литературного
альманаха еврейской культуры �ДИАЛОГ� (издается в Москве с 1996 года).
|